Мы с королевой - Сью Таунсенд

Диана несколько раз произнесла одними губами: «Поливай ящики с рассадой» — и огорченно отвернулась от зеркальца; что бы он там ни произнес, это явно не было «Я люблю тебя, Диана», или «Мужайся, любовь моя», или тому подобное, что говорят в кино любимым, прежде чем уйти из зала суда в тюремную камеру. Она с завистью вспоминала, с каким ликованием был встречен вердикт присяжных, объявивших Беверли Тредголд и Вайолет Тоби невиновными. Тони Тредголд бросился к жене и на руках унес ее со скамьи подсудимых. Уилф Тоби подошел к Вайолет и поцеловал ее прямо в губы, а потом, обвив рукой ее обширную талию, повел из зала, а у выхода ее радостно приветствовали другие, менее важные родственники, которым не удалось пробиться на галерею для публики. И оба клана, Тредголдов и Тоби, возбужденной гурьбой отправились через дорогу в пивную «Весы правосудия», чтобы отпраздновать событие.

Члены же королевской семьи просто-напросто влезли в кузов фургончика, и Спигги отвез их обратно в переулок Ад.

Выскребая грязь из-под ногтей чистым концом обгорелой спички, Ли Крисмас вдруг услышал пение.

Боже, храни короля!

Многая лета ему!

Боже, храни короля,

Ля-ля-ля-ля,

Славу ему ниспошли…

Поднявшись с нар, Ли приник щекой к решетчатому окошечку в двери камеры. Его сокамерник, Жирнюга Освальд, перелистнул страницу: он изучал «Кухню Дальнего Востока» Мадхура Джаффри. Книга была раскрыта на сто пятьдесят шестой странице «Рыба в ароматическом бульоне с тамариндом». Такое чтение не в пример лучше порнографии, думал Освальд, пуская слюнки над списком ингредиентов.

В замке загремели ключи, и дверь распахнулась. В камеру вошел директор тюрьмы Гордон Фоссдайк, сопровождаемый мистером Пайком, старшим по этажу.

— Встать перед директором! — взревел мистер Пайк.

Ли уже стоял, но вот Жирнюга Освальд аж вспотел, пока сползал с верхних нар.

Однажды, выступив на конференции, проводившейся Ассоциацией директоров тюрем, Гордон Фоссдайк целую неделю купался в лучах славы, поскольку заявил в своей речи, что существуют такие понятия, как добро и зло. И преступники, утверждал он, входят в категорию зла. За ту неделю неслыханной известности Фоссдайка архиепископу Кентерберийскому пришлось дать по телефону семнадцать интервью по этому краеугольному вопросу.

Подойдя к Жирнюге Освальду, директор тюрьмы ткнул его в живот. От самой шеи Жирнюги каскадом низвергались дряблые складки.

— Этот человек толст сверх всякой меры. Почему, мистер Пайк?

— Не могу знать, сэр. Он поступил к нам жирным, сэр.

— Почему вы такой жирный, Освальд? — осведомился директор тюрьмы.

— Я всегда был крупноват, сэр, — ответил Освальд. — Когда я родился, то уже весил одиннадцать фунтов и восемь унций, сэр.

Жирнюга Освальд расплылся в горделивой улыбке, но никто не улыбнулся в ответ.

Под тюремной робой в сине-белую полоску сердце Ли Крисмаса отчаянно заколотилось. Неужто они собираются устроить в камере шмон? А вдруг найдут в наволочке его стихи? Если найдут — он сунет голову в петлю. С мистера Пайка ведь станется прочесть вслух стишок Ли во время прогулки. Ли весь взмок, вспомнив свой недавно написанный стих «Киска-Пушиска». Людей, случалось, убивали и за куда меньшие прегрешения.

— К вам подселят еще двух сокамерников, — объявил директор тюрьмы. — Тесновато будет, но придется уж с этим мириться. — Он прошелся по маленькой камере. — Как вам известно, здесь у нас все находятся в равном положении. Один из этих двух заключенных считался до недавнего времени нашим будущим королем. Второй, Карлтон Мозес, обязан охранять его от неподобающих приставаний других заключенных. Я знаком с нашим, как недавно считалось, будущим королем, он, на мой взгляд, милейший, воспитанный человек. Учитесь, у него есть чему поучиться.

Дверь захлопнулась, и Ли с Жирнюгой Освальдом вновь остались одни.

— Бог ты мой, — сказал Ли, — Карлтон Мозес в нашей камере! Он же семи футов ростом! Мало того, что ты тут, еще и он сюда вопрется! Тогда уж совсем не продохнуть.

Десять минут спустя в камеру внесли еще одни двухэтажные нары. Жирнюга Освальд едва-едва мог протиснуться в узеньком проходе. Ли похвастался Освальду, что немного знаком с Чарли Теком. О Карлтоне Мозесе, однако, он отзывался с менее теплым чувством. Поговаривали, что Карлтон в буквальном смысле продал собственную бабушку, вернее, обменял ее на «форд-кабриолет XRI». Жирнюга Освальд считал, что это враки. На его взгляд, такой обмен не лезет ни в какие ворота. Кому нужна чья-то бабка?

Их рассуждения прервал приход Чарльза и Карлтона; новые сокамерники тащили груды постельных принадлежностей, ощетинившихся жесткими складками.

Это был худший день в жизни Чарльза. Он никак не ожидал, что его отправят в тюрьму. Но — отправили. И вдобавок успели подвергнуть чудовищным унижениям; самое, пожалуй, отвратительное — ему раздвигали ягодицы, проверяя, не пытается ли он пронести наркотики в обход закона. Тем временем дверь захлопнули, и все четверо уставились друг на друга.

Чарльз смотрел на Освальда и думал: Боже ты мой, этот человек просто неприлично жирен.

Ли смотрел на Карлтона и думал: не иначе как он и вправду обменял свою бабульку на машину.

Жирнюга Освальд смотрел на Чарльза и думал: слушайте, это ж самая настоящая перенаселенность тюрьмы. Обязательно напишу про это в Европейский парламент.

— Сколько получил, Чарли? — спросил Ли.

— Шесть месяцев.

Чарльзу уже казалось, что в камере нечем дышать.

— Значит, выйдешь через четыре, — сказал Ли.

— Если будет хорошо себя вести, — заметил Карлтон, укладывая свои пожитки на свободные верхние нары.

Освальд вновь уткнулся в книгу Мадхура Джаффри. Он понятия не имел, как обращаться к особе королевской крови. «Сэр» или «ваше королевское высочество»? Завтра надо взять в тюремной библиотеке книгу по правилам этикета.

Встав на цыпочки, Чарльз заглянул в маленькое, забранное решеткой окошко. Видно было лишь кусочек красноватого неба и макушку дерева, опушенную молодой нежно-зеленой листвой. Явор, определил Чарльз. И стал думать про свой огород, который ждет его не дождется. Молодые побеги, проросшие семена и пикированная рассада тоскуют по нему. Он опасался, что Диана забудет увлажнять почву в лотках для семян и в подвесных корзинах с рассадой. Он умолял ее неукоснительно пасынковать помидоры; не упустила бы она их. Будет ли она исправно вливать в ящики с перегноем по полтора литра в день? Бросает ли, как прежде, овощные очистки в его компостную кучу? Надо немедленно написать ей подробные указания.

— Бумаги у кого-нибудь не найдется? — спросил он.

— Газетки, что ль? — озадаченно переспросил Ли Крисмас.