Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

А не то я тебе такой урок преподнесу! Хорошенькое дело – жену в узде держать. Одному из нас придется уступить. А я уступать не собираюсь. Да, как ни крути, а мужчина разумнее женщины, значит, и трудности должен легче переносить. Да что ты все ноешь и жалуешься? Хочешь, чтобы моя пушистая штучка принадлежала тебе одному? Ну так бери. Бери ее всю. Давай, давай! Я знаю, как ты ее любишь. Если бы я могла ее на продажу выставить, то уже бы в роскоши, наверно, купалась. Ну да ладно, я сберегу ее для тебя одного – владей, пасись! Но, видит Бог, ты ко мне несправедлив!» Вот так, слово в слово, я ему говорила.

А теперь я вам расскажу о своем четвертом муже. Это был старый пес, но у него завелась любовница! А я была тогда еще молода и полна задора. Признаюсь, я и сама не прочь была погулять, зато я была сильна и упряма. Я трещала как сорока. Если кто-нибудь играл на арфе, я вскакивала и шла в пляс. Выпив стаканчик сладкого белого вина, я принималась петь, как соловей весной. Слышали историю про Метеллия, который до смерти избил жену за то, что та пристрастилась к стаканчику? Ну, уж меня-то он не остановил бы, будь я его женой. Меня бы никто не отвадил от вина. А выпив чуть-чуть, я, разумеется, начинаю думать об этом самом. О шашнях то есть. Как от холода до града или снега – так от жадной глотки до жадной задницы. Пьяная женщина не слишком-то защищает свою честь, верно? Это каждому распутнику известно.

Господи Иисусе, я как вспомню молодость свою, так смехом и заливаюсь. Сколько потехи! Сколько гулянок! Меня эти воспоминания и сегодня веселят. Я была в те годы на седьмом небе. Я была неистовой. Конечно, годы все отравляют. Они отобрали у меня красоту. Отобрали былую силу. Что ж, пускай себе бегут. Черт с ними – и с красотой, и с силой. Теперь, когда вся мука вышла, буду отруби продавать! Вот так-то. Но я стараюсь не унывать. Разве не видно?

Так что я там говорила про моего четвертого мужа? Ах да. Я была в ярости, когда представила его в объятьях другой женщины. Но я ему отомстила. Господи! Я ему отплатила монетой той же чеканки. Ясно я выразилась? Нет, я не торговала собой. Конечно нет! Но я любезничала с другими мужчинами, я позволяла им со мной заигрывать, – и муженек мой от этого просто в собственном жиру жарился! Он весь закипал от злости и ревности. Я стала ему чистилищем на земле. Он так страдал, что душа его, видать, прямиком на небеса вознеслась. Когда больное место ботинок жать стал, он ох как раскричался! Но никто, кроме Господа Бога да моего мужа, не знает, как тяжко я его мучила. Он умер, когда я вернулась из паломничества в Иерусалим. А теперь он похоронен перед главным алтарем. Не скажу, что надгробье у него такое же богатое, как у короля или императора, но послужить оно послужит. Было бы пустой тратой денег строить ему пышную гробницу. Что ж, прощай, старичок. Да упокоит тебя Господь во гробе. Сладких снов!

А теперь я расскажу вам о своем пятом муже. Я искренне надеюсь, что он не в аду, хотя, сказать по правде, вел он себя хуже всех остальных. Боже, как он меня колотил! У меня до сих пор в ребрах сидят его колотушки – они там до самого смертного часа будут ныть.

Уф! Зато в постели он был так силен и ловок, что пожаловаться на него я никак не могу. Знал он, как меня ублажить, особенно когда хватал меня за задницу. Так что за побои я на него не в обиде. Умел он целоваться и мириться. Его я любила больше всех остальных. А он умел себе цену набивать. Он возбуждал меня. Знаете ведь сами – у нас, женщин, порой странные наклонности: нам больше всего хочется недоступного. Это же каприз, верно? Мы с плачем требуем того единственного, что для нас под запретом. Только откажи нам в чем-нибудь – и мы воспламенимся. А предложи это нам – мы же сами нос воротим. Мы раскладываем товар и напускаем на себя безразличный вид. Да вы такое сто раз видали на рынке. Никто же не хочет брать то, что отдают по дешевке. А толпа покупателей всегда взвинчивает цену. Это каждой женщине известно – если только она не круглая дура.

Так вот, я толковала о своем пятом муженьке, Дженкине. Благослови его Господь! Я вышла за него не из-за денег, а из-за его красоты. Он учился в Оксфорде, а потом бросил университет и снял комнату в доме моей давней подруги из того же города, Алисон. Благослови и ее Господь! Мы все время сплетничали, а потому она знала все мои маленькие секреты и прихоти куда лучше, чем приходской священник. Да ему бы я их и не стала выбалтывать! А вот ей выкладывала всё. Если мой муж, скажем, у стенки помочился – она и об этом знала. Если за ним числились какие-то грязные делишки, я сразу же ее оповещала. Кроме нее, я нашептывала кое-что на ушко своей племяннице и еще одной подружке, но, клянусь, с остальными я вела себя осторожно. Временами Дженкин из-за этого очень злился и даже кипятился; он делался весь красный и прерывисто дышал. Но – как я ему говорила – винить во всем он должен был себя самого. Зачем доверять мне свои секреты, а? То-то и оно.

И вот однажды, в пору Великого поста, я отправилась по-свойски поболтать с Алисон. Я все время этим занималась – весь март, апрель, май, да и любой другой месяц, – потому что больше всего на свете люблю послушать городские новости. Видели бы вы меня – как я ношусь из дома в дом! Ну, а в тот день я решила отправиться вместе с милой Алисон и ее новым жильцом на прогулку в поля. А муж мой на весь Великий пост отбыл в Лондон. Благодарение Богу! Не могу сказать, что я все время озиралась да всего остерегалась. Напротив, я посматривала на разных красавчиков. Да и на меня заглядывались. Как знать, где мне улыбнется удача? Мне и не важно было, куда ходить, лишь бы вокруг народу побольше было. Вот я и ходила – на ночные службы, на процессии, на проповеди под открытым небом и на празднества. А еще, конечно, я любила совершать паломничества. Ведь там встречаешь людей и получше себя, верно? Посещала я и миракли, и свадьбы. Я всегда одевалась в одни и те же красные наряды. До них и моль ни за что бы не добралась: я ведь каждый день их надевала. Что за чудесные наряды были!

Ну, так вот что было дальше. Я уже говорила, что мы втроем пошли прогуляться в поле. Я премило так беседовала с Дженкином, и вот, даже не задумавшись, я сказала ему, что, случись мне завтра овдоветь, так я охотно пойду за него. Прямо сразу, не откладывая.

Ну, я-то знала, чтó говорю. Я не хвалюсь, конечно, но заглядывать наперед немножко умею. Уж в чем-чем, а в брачных делах я кое-что смыслю! Если в норе у мышки только одна дыра, значит, мышка сама напрашивается на неприятности: коли ту дыру замуровать, то конец мышке! Так вот, я стала убеждать его, будто по уши в него влюблена (это старый трюк – меня еще мамаша ему обучила!). Уверяла, будто он мне каждую ночь во сне является. Будто мне приснилось, как он прокрался к моей кровати и убил меня, и мои простыни пропитались кровью. «Но это ведь хороший сон, – говорила я ему. – Хорошее предзнаменованье. Ведь кровь сулит золото, верно?» Конечно, все это было сплошное вранье. Никогда он мне не снился. Но я во всем следовала матушкиным советам! Так на чем я остановилась? Ах да!

К счастью, мой четвертый муж вскоре уже оказался в гробу. Я, конечно, выплакала море слез, как и положено женам. Я плакала и вопила. Я изображала на лице скорбь и покрывала голову черным платком. Иными словами, чтила обычаи. Но, поскольку я уже положила глаз на нового муженька, то можно догадаться, что, когда за мной никто не наблюдал, я убивалась куда меньше. И вот моего покойника снесли в церковь, и все соседи шли за его гробом. И Дженкин среди них тоже. Какие же у него ноги красивые были! А лицо! Другого такого красавчика во всем приходе не сыскать было. Не успели мы в церковь войти, а я уже втрескалась. Вы меня осуждаете? Ему было двадцать лет. Как и мне. Да нет, я вру! Мне тогда уже сорок стукнуло, зато желанья меня одолевали, как двадцатилетнюю. Во мне бурлила горячая кровь, как у жеребенка. Меня вела Венера, мой знак. Что мне было терять? Я была хороша собой, богата и хорошо сложена. Да и не так уж стара! Как говорили мне мужья, у меня была лучшая штучка во всей Англии! Хоть в сердце у меня сидел Марс, зато во всех других частях тела царила Венера. Это Венера наделила меня проворством и сладострастием, а Марс – смелостью. Я родилась под хорошим знаком. Так вот, я вас спрашиваю: отчего любовь считают грехом? Я ведь только следовала своим склонностям, и направляли меня созвездия. Я не могла удержаться от любви к молодому красавцу, как не могла ослушаться звезд. И еще кое-что вам скажу: у меня на лице красная родинка, она сейчас не видна под капюшоном, а другая родинка – в более укромном местечке.