Вспять. Хроника перевернувшегося времени - Алексей Слаповский

Грянули одновременно два выстрела.

Послышался вскрик — но не на месте дуэли, а где-то дальше. Все оглянулись и увидели, как Юрик, схватившись за бок, оседает, а потом падает со стула.

Зоны за спинами стреляющих были освобождены от людей, но Юрик понадеялся, что стоит высоко и в стороне, ему ничего не грозит. На самом деле попасть в человека из пистолета даже с близкого расстояния очень трудно, если не имеешь опыта, это знают все, кто хоть раз пытался выстрелить из подобного оружия. И прицел слишком приблизительный, и отдача сильна для непривычной руки. Вот и дернулась рука Анатолия, и он попал в Юрика. (Как потом выяснилось — сквозное неопасное ранение.)

— Еще раз! — азартно закричал Проня Старший.

— Хватит! — сказала Анастасия, но ее слово было заглушено общим ропотом.

Хотели и ждали продолжения.

— Раз! Два! Три!

Анатолий не выдержал и выстрелил чуть раньше.

Микенов почувствовал страшный удар в грудь, отчего его палец, начавший движение, сильно и резко дернулся, нажав на спусковой крючок. Пуля угодила Анатолию в шею.

Оба упали, истекая кровью.

Приехала скорая помощь. Костя Мачурин, ругаясь и смеясь, запихал погибших в машину, втиснув друг рядом с другом (ему помогали доброхоты), повез в больницу.

А в «Аромате» продолжилось веселье. Вскоре вспыхнула еще одна ссора. Кто-то, подобравший пистолет Анатолия, наставил его на самого Проню Старшего, припомнив какие-то обиды. Проня отмахнулся — словом и выстрелом. Метким оказалось и то и другое, но друг убитого подобрал пистолет, подскочил к Проне и, пользуясь тем, что он отвлекся на глоток пива, вышиб ему мозги, приставив дуло для верности к самому виску.

И в Рупьевске, где до вечера все было тихо, а подростки почесывали зады, не чувствуя боли, но слишком еще помня, как вчера они болели, вдруг забыли эту боль, услышав выстрелы, и помчались в центр, боясь, что новое веселье обойдется без них.

Но из магазинов с утра убрали всё смертоубийственное (охотничий магазин опустел совсем), некоторые двери и витрины закрыли толстыми фанерными и металлическими листами, к тому же полиция, мобилизованная Чикиным, пресекала погромщиков четко — пристреливала самых буйных из табельного оружия.

Стало ясно, что принятые накануне меры не помогли.

ШТУРМ САРАРТА. БУТАФАНИ ПРИЗВАЛ СВОИХ СТОРОННИКОВ К МИРНЫМ АКЦИЯМ ПРОТЕСТА

ПРОДОЛЖАЮТСЯ МАССОВЫЕ УБИЙСТВА. ГРАБЕЖИ. ВЗРЫВЫ И ПОДЖОГИ. «ВАНДАЛИЗМ ОХВАТИЛ МИР. КАК ЧУМА», — ГОВОРИТ ПАПА РИМСКИЙ

«РУПЬЕВСКАЯ ИНИЦИАТИВА» СХОДИТ НА НЕТ

В Мгерии события развивались все страннее и страннее: успешные действия повстанцев приводили не к победам, а к отходу на прежде занятые позиции. Они не хотели деморализовать идущие за ними массы, поэтому вторично пошли на штурм уже захваченного, но потерянного города Сарарта. Точно так же и Бутафани не мог бездействовать, он знал, что демонстрации бессмысленны — и без них все шло ему на пользу, но Бутафани был человек слова: если уж намечены акции, они должны состояться!

Папа Римский выступил с обращением, в котором призвал всех христиан покаяться. С одной стороны, своевременный и правильный поступок, с другой — некоторые нехристиане тут же извратили святейшие слова: нам, заявили они, каяться не обязательно, значит, и грешить можно. Лидеры других конфессий понимали опасность таких суждений, но поддержать Папу Римского и присоединиться к его воззванию не могли. Ясно, что они обращались бы к своим единоверцам, а не к христианам, но сам факт поддержки христианского лидера был бы признанием его главенства, а это противоречило их принципам.

Рупьевская инициатива была с охотой подхвачена повсеместно в России, а потом и по всему миру. Рупьевцы даже гордились, что дали имя новому явлению — «наказать по-рупьевски» (punishment as a Rupevsk). Везде вводились телесные наказания за вандализм — ежедневное разрушение статуй Свободы в США, Христа Спасителя в Рио-де-Жанейро и памятника Петру Первому в Москве. Ставили заграждения и охрану, но всё это исчезало в полночь, разрушители тут же устремлялись к восстановившимся памятникам и часто оказывались быстрее и ловчее охранителей, успевая до их прибытия сломать, взорвать и исковеркать все что можно.

Поэтому массовая порка, показавшаяся сначала эффективной, была дискредитирована: попробуй, например, изловить миллионную банду, ежедневно спускавшуюся в том же Рио-де-Жанейро из фавел, попробуй их всех собрать вместе и выпороть — как бы они тебя сами не выпороли. В государствах со строгим режимом — не будем их называть, чтобы никого не обидеть, — ввели профилактические наказания, а также широко применяли принцип коллективной ответственности: виноват один — выпорют всех. И пороли, разложив, к примеру, всю деревню от края до края. Но и на это не хватало уже ни рук, ни розог.

Появились пораженческие настроения, кое-кто задавался вопросом: а надо ли вообще противодействовать этой чуме, как назвал ее Папа Римский, если назавтра все само возрождается? Но трезвые умы постоянно напоминали: в любой день может произойти Обратный Поворот, и это чревато неисчислимыми бедствиями: убитые не оживут, разрушенного не вернешь.

Они повторяли постулат, сформировавшийся одновременно в сотнях мест: «время движется назад, а человек вперед». Память человека сохраняется, сохраняются в его душе все злые и добрые дела, которые он совершил, поэтому, если распустить себя, можно дойти до полной моральной деградации.

К сожалению, умных людей мало кто слушал, но идея прослушивания жила и развивалась.

Она нашла много сторонников среди творческой интеллигенции. Хуже было художникам, скульпторам, всем, у кого творчество выражалось в материальном воплощении. Зато композиторы научились передавать другим людям свои только что сочиненные произведения, и те запоминали их, играли и пели. Поэты же и писатели полностью перешли на устное творчество. Как в древние времена, они публично исполняли свои произведения, едва успев их сочинить — кусками, фрагментами, отрывками. Слушание стихов, рассказов, поэм, романов и эпических сочинений стало одним из любимых занятий землян, не знающих, куда девать время. То, что нравилось, запоминали, что не нравилось — забывали. Это был естественный отбор, хотелось бы сказать — отбор лучшего, но, увы, как всегда, вкусы большинства не совпадали с объективной ценностью произведений (если, конечно, предположить, что объективность в искусстве существует). Стишок какой-нибудь красотки вроде:

Я такая как есть, я не буду другой,

Я такая как есть, я останусь такой!

Я наивна бываю, бываю вредна.

Но, такая, как есть, я на свете одна! —

запоминался с первого прочтения и передавался из уст в уста, хоть иногда и не без иронической улыбки, если же выходил глубокомысленного вида человек и читал:

Тысячами мостов и тропинок

пусть стремятся люди к будущему,