Труп в доме напротив - Анна Викторовна Дашевская

со всеми тремя антикварами Оскар и его половина встречались.

— По передвижениям и контактам Класхофена и остальных у нас информация есть?

— Отчасти… Нет, шеф, просто венецианская стража задерживает, но они клялись сегодня всё прислать!

— Сегодня уже, считай, заканчивается… — буркнул Никонов, взглянув на часы. — Ладно, теперь то, что узнал я. Значит, у нас обнаружился свидетель…

— Да ладно! — подпрыгнул на стуле младший инспектор Сазонов. — Каким чудом, кто?

— Представь себе, домовой из соседнего строения. Что он видел, мы с вами пока не знаем…

— Так надо его того… — Фарид экспрессивно сжал кулак. — В смысле, срочно допросить!

— Он согласился поговорить только с Бахтиным, — кто-то из троицы присвистнул. — Думаю, проводить опрос свидетеля — опрос, Фарид! — он умел ещё в те времена, когда ты пешком под стол ходил. Так что сейчас, — он снова взглянул на часы, — до конца рабочего дня два часа, никто никуда не бежит, все садятся и оформляют отчёты по делу, протоколы и прочее так, чтобы комар носа не подточил. Ясно?

— Так точно! — вразнобой ответили подчинённые и уныло потянулись к рабочим столам.

Снова развернув список, Алекс скептически его перечитал, втайне надеясь, что они с помощником что-то (кого-то!) упустили, и можно будет всё-таки найти убедительного злоумышленника. Увы, друзья, знакомые, коллеги и просто посетители господина архитектора просто светились чистотой помыслов, все как один имели весьма важные причины — или хотя бы разумные поводы — для встречи с Казьминым, и в подозреваемые отчётливо не годились.

Получалось, что оставались две не вполне понятных дамы, неудачливый сокурсник и… Шорн.

Верещагин вздохнул и взялся за коммуникатор.

Номера обеих дам, и госпожи Кулаковой, и госпожи Васницкой, молчали. Виталий Устименко на вызов ответил, долго не мог понять, чего же от него хотят, наконец выругался и сказал:

— Сегодня не могу, занят. Давайте завтра встретимся… в обед, да, вот именно, в обед. У меня перерыв с половины первого, я ем обычно в трактире «Голова пескаря», это на Песчаной.

— Я знаю, спасибо. — вежливо ответил Алекс. — Непременно буду.

Соваться к Шорну он себе запретил, ни к чему подрывать уверенность в себе у помощника. Потом-то Верещагин понял, что зря, но это было уже потом…

Потёртый саквояж занял почётное место в ногах кровати. Неважно, что в нём лежала только пара белья, старые штаны и рубашка да толстый том пьес Мольера, для тяжести; свою роль кожаный монстр выполнял отлично, а именно, создавал у хозяина половины дома шесть по Пыжёвскому переулку впечатление, что новый жилец приехал с вещами, а значит, всерьёз.

Первым делом Суржиков переоделся в старьё, истребовал у Николая Карловича ведро, тряпку и мыло и стал отмывать комнату. Даже если ему предстояло провести здесь только лишь одну ночь, мириться с грязью он не желал.

Через час окно в сад прозрачностью могло бы сравниться с чистейшей водой, пол оказался выкрашен приятной бежевой краской, а пауки из-под потолка обиделись и ушли искать новое жильё. Владимир вышел в сад, вылил ведро с грязной водой под раскидистый лопух и, оглядевшись, подошел к условной границе между участками. Условной потому, что, продав полдома, Николай Карлович не заморачивался тем, чтобы разгородить и сад, да и владелец свежеотремонтированной части об этом не думал. Куст зацветающей сирени наполовину загораживал окно, за которым смутно виднелась комната, вроде бы кабинет. Суржиков припомнил план дома, виденный в Гильдии — ну да, кабинет, точно. Вон и антенна сюда подведена, и компьютер на столе есть, вот на это окошечко и надобно ставить записывающий кристалл…

Приткнув невзрачный серый камушек размером с фасолину, сразу принявший окраску наличника и слившийся с ним, он задумчиво почесал затылок. Хорошо было бы второй пристроить у входа, но вот как туда подойти?

В этот момент кто-то тронул Влада за плечо сзади, он стал поворачиваться, и тут в лицо ему полетел кулак. Отключаясь, он успел подумать: «Заметили. Неаккуратненько я…»

В себя Суржикова привела тонкая струйка холодной воды, лившаяся за шиворот. Он приоткрыл один глаз и попытался сфокусировать расплывчатое пятно, которое над ним маячило. Когда появилась резкость, он разглядел рыжие волосы, тонкие усики, прищуренные зелёные глаза. «Шорн!» — опознал фигуранта Владимир, приподнялся и ударил изо всей силы кулаком в это самое лицо, после чего вновь провалился в никуда.

Ужинать втроём было непривычно. Хотя Алекс не мог понять, когда это он вообще успел привыкнуть к большой компании за ужином? И тем не менее…

Мрачный домовой подал картофельные драники и чесночную сметану с красным перцем. Софья посмотрела на сметану жалобно и спросила:

— Аркадий, голубчик, мне ж завтра с пациентами общаться, я к семи уже в Замоскворечье должна быть. Не могу я чеснок есть… Может, обыкновенную дашь?

С подоконника фыркнули, но глиняный горшочек со сметаной появился на столе.

— Драники чтоб все съели, — безапелляционно заявил домовой. — Разогретые драники — это яд.

— Съедим, — согласился Алекс. — Ты не знаешь, был Бахтин у твоего приятеля?

— Кузьма мне не приятель, а родич. Был, конечно, — сердито сказал Аркадий Феофилактович и замолчал.

— И… что тот рассказал? — спросил Макс, которому было ужасно любопытно.

— Вот придёт беролак, он и расскажет.

— А если не придёт?

— Значит, не расскажет. А я пошёл чайник ставить…

И домовой исчез где-то в глубине дома.

— Интересно, это мы его чем-то рассердили? — поинтересовалась Софья.

— Думаю, он нервничает из-за отъезда. Жениться не каждый день приходится, сама понимаешь. Кстати… Аркадий!

— Да, хозяин?

— Мы с тобой завтра за подарками пойдём?

— Ну… надо, конечно. Только это… надо бы список написать, кому что.

— Ну так напиши, — бестактно сказал Макс.

Тут Алекс понял, что надо вмешаться, пока домовой, основа их хозяйства, не взорвался.

— Думаю, вдвоём вы это сделаете быстрее и лучше, — предложил он. — Аркадий будет думать, а ты записывать.

— Ладно, — мальчишка пожал плечами. — Так даже ещё интереснее! Пошли, у меня в комнате сядем?

Когда их голоса в коридоре затихли, Верещагин негромко произнёс:

— Аркадий умеет читать, но не может писать. И я так и не смог его научить.

— Даже у людей бывает дисграфия и тому подобное, — пожала плечами Софья. — Думаю, ему это не сильно мешает жить.

— Не мешает, но он всегда очень огорчается, когда об этом узнают, так что я стараюсь не затрагивать эту тему.

Женщина сняла с заварочного чайника белую льняную салфетку и разлила по чашкам чай, потом улыбнулась:

— Знаешь, как говорят бритвальдские медсёстры? Нет такой неприятности, от которой не поможет хорошая чашечка чаю.

— Пожалуй, я с ними согласен…

Над чашками поднимался пар, серебряные ложечки блестели, клубничное варенье сулило