Экватор - Мигел Соуза Тавареш

За три недели Луиш-Бернарду посетил более тридцати вырубок. На некоторых он бывал по полдня, на других по целому дню. Прибывал он туда на баркасе, самом быстром и оперативном здесь средстве передвижения, когда речь шла о районах вырубок, расположенных неподалеку от берега. Те же, что располагались в глубине острова, посреди сельвы, он навещал верхом или в запряженной лошадью повозке, особенно, если дело касалось тех хозяйств, что располагались высоко в горах, куда можно было добраться только по узким лесным дорожкам, которые почти каждый день, снова и снова приходилось расчищать — настолько быстро буйный рост тропических растений успевал поглощать их. Все это, тем не менее, позволило ему узнать остров так, как мало кто его знал: он поднимался на горные вершины, откуда в ясные дни был виден океан, верхом на лошади форсировал реки, спускался по долинам вниз в самое сердце темной чащи, проходил мимо лесных водопадов, а однажды даже искупался в холодной и прозрачной воде образовавшегося благодаря им озера. В его голове уже вполне оформился план острова, переставшего быть для него чем-то неведомым; он мог по памяти восстановить расположение основных вырубок, причалов, пляжей, рек и горных вершин.

Луиш-Бернарду начал свои посещения с юга и продвигался все время на север. Теперь, приближаясь к концу, он должен был посетить вырубки, которые заранее считал самыми неприятными и сложными для себя — Риу д’Оуру, где управляющим был полковник Мариу Малтеж. Недавний с ним разговор за ужином во дворце предвещал гарантированно враждебное отношение, с которым мог встретить его этот персонаж. К своему удивлению, прибыв на Риу д’Оуру вскоре после полудня, полковника он там не застал: ему сказали, что тот уехал по срочным делам в город. Еще более странным оказалось, что вместо себя он оставил попечителя Жерману Валенте, который ни разу до этого не высказывал желания сопровождать его в какой-либо из поездок, равно как и не принимал его ни на одной из вырубок. Луиш-Бернарду не представлял себе, как следует на это реагировать, но, в любом случае, отсутствие полковника было проявлением неуважения: не было на Сан-Томе ни одного дела, важность которого могла бы оправдать то, что управляющий плантаций не принял лично нового губернатора, прибывшего к нему со своим первым визитом. С другой стороны, присутствие попечителя только в этот раз в качестве лица, представляющего или замещающего управляющего, содержало в себе очевидное послание, заключавшееся в том, что они объединились для возможного конфликта с губернатором и что попечитель лично отвечал за условия труда на данных вырубках. Луиш-Бернарду никак не проявил своих чувств, но внутри него все кипело от гнева и унижения. Колеблясь между желанием развернуться и уехать или провести посещение так, будто ничего не произошло, он выбрал нечто среднее, позволив познакомить себя с хозяйством, при этом не задавая вопросов и никак не комментируя объяснения, которые ему давал главный надсмотрщик. Риу д’Оуру, насчитывавшие тридцать километров по периметру, были самыми крупными и впечатляющими плантациями из тех, что он видел до сих пор. Огромные строения, машинная техника, включая недавно смонтированную «дековилевскую колею», были самыми современными, фазенды прекрасно ухоженными и ровными, а организация труда выглядела образцовой. Неудивительно, что в год здесь производилось около двухсот тридцати тысяч пудов какао, а годовой доход плантаций составлял астрономическую цифру в миллион двести тысяч рейсов, которые ее владелец, граф де Вале-Флор весьма экономно тратил потом в Лиссабоне или в Париже. Надсмотрщик безостановочно жонглировал цифрами, словно произносил наизусть Иисусовы Заповеди Блаженства, описывал состояние каждой фазенды, отдачу с каждого гектара, производительность каждой рабочей смены. Попечитель, всегда на два шага сзади, тоже все время молчал, как и Луиш-Бернарду, глядя всегда впереди себя, как будто все это знал назубок, или будто все это его, на самом деле, нисколько не интересовало. Цифры, и правда, тут же растворялись в сознании Луиша-Бернарду, как некие ему непонятные реалии. Жара, достигшая своего апогея, обещала к концу дня спасительный дождь и добавляла к его состоянию ощущение бесцельности каких-либо сомнений и беспокойства, оставляя только желание перемирия, достойной сдачи позиций: тень, кресло и прохладный лимонад. И даже, если необходимо, извинения в обмен на мирную передышку. На построении к концу дня бесконечная, теряющаяся вдали черная армия выстроилась на центральной площади. Они не выражали ни радости, ни вызова, они просто были, как те самые двести тридцать пудов, как миллион двести тысяч рейсов, вырученные за год, как убежденность в том, что Бог создал мир именно таким, с белыми и черными. В конце концов, это был всего лишь еще один день, прожитый в этой маленькой точке посреди Земли, каковой являлись плантации Риу д’Оуру, расположенные на этом Богом про́клятом острове под названием Сан-Томе.

По окончании построения Луиш-Бернарду собрал весь остаток своих сил, энергии и гордости и попросил запрячь лошадей, для него и для Висенте, чтобы вернуться в город. И тут, наконец, пришел его черед слегка поиздеваться над удивлением, которое проявили в ответ на его слова попечитель и надсмотрщик:

— Как? Ваше Превосходительство не останется отужинать и переночевать?

— Нет, большое спасибо: у меня остались еще важные дела в городе.

— Но ужин и спальные покои для Вашего Превосходительства уже приготовлены по личному распоряжению сеньора полковника Малтежа…

— Да, но мне ведь так и не довелось увидеться с сеньором полковником… Передайте, что я со своей стороны благодарен ему за предложение, однако оставим это на следующий раз, когда сеньор полковник будет на месте.

— И сеньор губернатор собирается поехать прямо так, в ночь?

— Да. У нас есть еще полчаса светлого времени, и если вы окажете нам услугу и пошлете с нами сопровождающего с фонарем, который мог бы вернуться завтра, мы доберемся без проблем.

Так они и отправились в путь, в сопровождении двух негров, шедших впереди, пешком, каждый с керосиновым фонарем и катаной. Минут двадцать они продвигались, не зажигая фонарей. Когда же они начали взбираться в гору Макаку, пытаясь срезать дорогу до селения Санту-Амару, откуда уже шла прямая дорога на столицу острова, на них обрушился дождь.

Когда дождь усилился настолько, что дорога стала почти неразличимой, Луиш-Бернарду решил остановиться. Они спешились, привязали лошадей к ближайшему дереву и укрылись здесь же, среди кустов, прямо у дороги. Висенте развернул клеенку, которую держал для подобных случаев и натянул ее поверх кустов, соорудив таким образом временное укрытие, под которым они вместе с Луишем-Бернарду и спрятались. Два негра с Риу д’Оуру оставались стоять в стороне, под дождем. Луиш-Бернарду подал им знак и пригласил их присоединиться к ним, но те, похоже, не поняли его. Тогда он громко позвал одного из них, перекрикивая шум ливня:

— Эй ты там, как тебя зовут? — Негр засомневался, но потом все-таки ответил:

— Меня зовут Жозуе, хозяин.

— Жозуе, идите оба под навес. — Парни молча смотрели в его сторону, словно он обращался не к ним.

— Ну, говорю же вам, идите сюда!

Те переглянулись, пытаясь понять, было ли это приказом или приглашением. Но Луиш-Бернарду уже отодвинулся в сторону, оставляя место, чтобы они могли сесть рядом. Подойдя, молчаливые и робкие, они сели под навес и продолжили смотреть в сторону леса, как будто были откуда-то не отсюда. Луиш-Бернарду заметил у Жозуе глубокий шрам, который начинался на плече и заканчивался на спине. Он и его товарищ были покрыты каплями пота, вперемешку с дождем, стекавшим по их телам вниз. Запах, от них исходивший, вместе с влажным лесным духом, делал воздух в этом тесном импровизированном убежище почти непригодным для того, чтобы им дышать. Доктор Валенса, губернатор Сан-Томе и Принсипи, ставленник короля, практически на привале во время королевской охоты получивший поручение оставить свою вполне комфортную жизнь в Лиссабоне, теперь находился в этой дыре, под грязной клеенкой, укрывавшей его от проливного дождя, пожираемый москитами, мокрый от пота, в компании трех не имеющих к нему никакого отношения черных. И всё потому, что он позволил себе дать волю гордости, выполняя возложенную на него задачу. Или назовите это, как хотите. Просто сейчас, в этот самый момент, посреди сельвы, единственной по-настоящему важной для него задачей было дождаться окончания дождя, снова сесть на лошадь и под покровом леса, мрачного, с его криками, страшными тенями и ползучими гадами взобраться на холм и достичь ближайшего селения. А оттуда, уже по более безопасной дороге, идти еще часа три, пока, наконец, можно будет позволить себе растянуться в ванне и потом в постели в своем доме на острове. Идущая откуда-то из глубины усталость, тяжелая грусть и скука охватили его, угрожая оставить здесь навсегда: подавленным, побежденным, провалившим свою миссию и забывшим про гордость. И тогда он вернулся бы во дворец губернатора, то есть, его собственный, сел за стол и написал бы одно-единственное письмо — королю: «Я отказываюсь. То, что Ваше Величество попросили меня совершить, выше моих сил». А потом, ближайшим же кораблем, он уплыл бы в Лиссабон, к жизни, которую знал и любил. Газеты и недруги короля, конечно же, уничтожили бы его и его репутацию, а Родина, или кто бы ею назывался на тот момент, зафиксировала бы факт его дезертирства. Но, по крайней мере, он вернулся бы живым, для того, чтобы снова жить. Прочь от этого зеленого ада, тропического одиночества и от непобедимой тоски, что сидит в этих людях. Он вернулся бы из Африки.