Княгиня Ольга и дары Золотого царства - Елизавета Дворецкая

– А ты говорил, они варвары! – Роман в восхищении хлопнул ладонью по столу. – Она все правильно понимает. Без денег из ничего и будет ничего! А ты говорил, что хватит одного страха Божьего!

– Я не могу обеспечивать варварские епархии, когда ты сам знаешь, что у нас с налогами и куда уходят все наши деньги! – Константин обернулся к сыну, явно недовольный, что тот поддержал не ту сторону. – Или знал бы, если бы уделял немного твоего драгоценного внимания делам, а не… сам знаешь чему! – Вспомнив о присутствии чужих, он умолк и вновь воззрился на Эльгу. – Если вы дадите людей, чтобы мы наконец разбили Сайф ад-Даулу и покончили с проклятым критским эмиром, тогда мы навсегда избавимся от бедствия, разоряющего наши побережья, и возьмем огромную добычу. Ваши люди получат от царственности нашей щедрые награды – и смогут на эти деньги поддерживать церковь у себя, в Росии. Не говоря уж о том, что это прямой долг русов, возложенный на них Богом, – всемерно поддерживать Новый Рим, но ты по твердости твоего сердца не хочешь этого сделать! Мы предлагаем вам послужить Христовой истине и принести пользу как ради старых договоров, которые были заключены твоим мужем, так и новых, которые могут быть заключены между нами сейчас.

– Моему сыну не понравятся условия, которые предлагают ваши стратилаты. Чтобы получить пять-шесть тысяч воинов, в которых вы нуждаетесь, тебе следует склонить на свою сторону его самого. Я уже упоминала, как лучше всего это сделать…

– Об этом не стоит и говорить! – нахмурился Константин. – Не будет никаких брачных сделок между ромеями и народом иного обычая, особенно некрещеного.

– Но ведь теперь между нами духовное родство…

– Наша царственность нарекла тебя духовной дочерью, но, как говорил Соломон: «Сын мудрый радует отца, а сын глупый – огорчение для его матери»[29]. Немало времени пройдет, пока росы станут мудрыми сыновьями, радостью для нашего отцовского сердца. Да и как иначе? Посмотри на болгар – прошло три поколения, прежде чем мы начали понимать друг друга. Иной раз, я слышал, язычники спрашивают, сколько раз надо креститься ради истинного, верного спасения. И я бы ответил так: нужно три крещения. Твоего деда, отца и тебя самого.

И, не желая продолжать эту беседу, сделал знак трапезиту.

Грянули органы, давая знак к завершению застолья.

* * *

Но прежде чем все встали из-за столов, в покой вступила вереница слуг под предводительством уже знакомого Эльге дворцового управителя-препозита. Первый нес широкую золотую чашу, украшенную самоцветами: в ней громоздилась груда серебряных монет, столь внушительная, что дюжий евнух едва держал блюдо обеими руками.

– Прими от нас этот дар по случаю твоего крещения и приобщения к общине верных, – произнес Константин.

Его лихорадочное возбуждение сменилось усталостью, но за сорок лет на престоле он так прочно выучил свои обязанности, что мог бы исполнять их даже во сне.

– Благодарю тебя, богохранимый август! – Эльга прижала руку к сердцу и поклонилась. – С этой малой лепты я начну построение церкви Христовой!

Слуги обошли ее женщин: каждой вручили шелковый мешочек, в котором что-то приятно позвякивало. Правда, княгиням и родственницам мешочки достались небольшие, а служанкам – совсем маленькие.

Но вот наконец Эльгу со спутницами проводили в портик Августея, где ждали, утомленно свесив головы, мужчины посольства. Пришла пора трогаться в обратный путь. Магнавра, триклиний Юстиниана, беседа в китоне, обед для женщин и мужчин и сладкий стол – сегодня состоялось шесть приемов только для русов, других иноземцев они не видели. Похоже, что августейшее семейство посвятило этот день только ей.

Но, хоть это и была великая честь, вынести ее женщинам оказалось не по силам. Княгини так устали, что едва стояли на ногах и не могли держать поводья. Замужние уселись за спины к своим мужьям, остальные – к отрокам. Эльга полулежала в носилках, порой задремывая, но дрема не несла ей отдыха: наоборот, все впечатления обрушивались на сознание, будто лавина. Даже мутило слегка: от непривычной еды, усталости и умственного возбуждения.

На какое-то время она, кажется, так крепко заснула, что не заметила, как носилки прибыли в Боспорий, как кто-то перенес ее в лодью, – она лишь уловила знакомый запах и не стала просыпаться, – потом снова положили в носилки.

Но вот она очнулась, не понимая, что происходит. Пока она спала, ее доставили домой и опустили носилки наземь. Савва открыл дверцу и хотел помочь ей выйти, но она не могла встать; Мистина, на правах близкого родича, снова вынул княгиню из носилок и на руках понес в палатион. Эльге и не хотелось бы, чтобы Савва и другие сопровождающие видели ее слабость, но она была неспособна вымолвить ни слова и покорно привалилась к плечу свояка. Даже с ромеями не попрощалась.

В китоне Мистина сгрузил ее на лежанку, опустился на колени рядом и припал лбом к ее руке, будто сам не мог подняться.

– Вы на обеде о чем-то говорили с Костин…тином? – пробормотала Эльга; у нее уже не осталось сил, но этот предмет очень ее занимал.

Мистина кивнул, но обронил только:

– Силен царь винище жрать…

– Иди спать! – Эльга слегка толкнула его голову, побуждая встать. – И всем скажи: пусть ложатся, мне больше ничего не нужно…

* * *

Наконец служанки раздели княгиню, накрыли легким покрывалом, поставили рядом кубок мурсы, как и всякую ночь. И в осенний месяц септембриос вечера оставались почти такими же жаркими и душными, как летом. Однако, несмотря на усталость, спалось Эльге немногим лучше, чем в первую ночь по прибытии сюда. Взбудораженный ум не давал покоя усталому телу: перед глазами блестел гладкий камень стен и столпов, пестрели мозаики полов и сводов. Золотыми облаками проплывали блюда… Порой она проваливалась в сон, потом внезапно просыпалась и обнаруживала, что и во сне продолжала ходить по мраморным полам и спорить с Константином. В голове неотступно крутились обрывки разговоров. Эльга заново пыталась все обдумать и понять: допустила ли она где промах? Неудивительно, что ей не дали ответов сразу: такие дела решать – не блох ловить. Но можно ли надеяться на успех в будущем, когда царевы мужи все обсудят? Пока было не похоже: все ее просьбы и пожелания встретили не слишком любезный прием.

Вот она опять проснулась в темноте, среди спящих женщин, с чувством усталости от сна, не приносящего отдыха. В лунном свете тускло мерцала на ларе поднесенная василевсом золотая чаша. Уже наступила настоящая темная ночь, но Эльге захотелось на воздух. Она встала, накинула на сорочку покрывало из тонкой шерсти – мафорий. Преподнес его Савва Торгер. Синее, как вечернее небо, большое покрывало было украшено по краям греческим узором, вышитым золотой нитью; от него исходил тонкий дух благовоний из лавок на Месе, где его купили.

Она поднялась на «верхнюю крышу» и остановилась у выхода с лестницы, глубоко вдыхая воздух с ароматами сада. Одуряюще пахло жасмином: после захода солнца этот запах усиливался и наполнял собой темноту.