У алтаря любви - Дорин Оуэнс Малек

– Иди спать, Вериг. Ты еще не выздоровел. Что будет, если кто-нибудь увидит тебя со мной?

– Мне все равно. В любом случае, уже поздно, и все спят.

Ларвия собралась уходить – он схватил ее за плечи, а потом за запястье и повернул к себе.

– Ларвия, я хорошо помню, что ты говорила в тот день, когда меня высекли, знаю, это был не сон. Помню, что ты делала, как касалась и что говорила.

Женщина смотрела на него широко раскрытыми светлыми глазами.

– Ларвия, ты меня любишь? – решительно спросил он. – Признайся?

На ее лице читался ответ, но она молчала, отказываясь признать правду.

– Если любишь, скажи об этом сейчас, а если нет, я сегодня же ночью покину этот дом, и ты никогда не увидишь меня. Мне все равно, даже если никогда не получу свободу или ты пошлешь за мной всех ищеек Рима. Не могу оставаться здесь дольше и видеть тебя и не владеть тобою.

Ее била дрожь, словно лист на ураганном ветру.

– Или считаешь, что унизишь себя своей любовью ко мне? – спросил Вериг. – Да? Так? Или волнуешься, что скажут люди? Как можно рисковать, помогая сестре, а самой оставаться такой трусливой?

Ларвия пыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку.

– Неужели боишься потерять все это? – он кивнул в сторону дома. – Доверенные твоего мужа могут лишить тебя всего, узнав, что ты спишь с рабом?

Она закрыла глаза.

Возмущенный, Вериг оттолкнул ее от себя так грубо, что она пошатнулась.

– Я ухожу, – произнес он. Лишь слабая дрожь в голосе выдавала бурлящие внутри его страсти. – Если что-то еще значу для тебя, не посылай ищеек. Еще лучше – скрой мое исчезновение в течение нескольких дней, это поможет мне надежно скрыться.

Он успел уже пройти половину галереи, когда она бросилась за ним и загородила дорогу.

– Пожалуйста, не уходи, – прошептали ее губы, а слезы текли по лицу.

Вериг резко остановился, сердце его бешено забилось.

– Ты не представляешь, что они могут сделать с тобой, – добавила она, утирая ладонью слезы.

– Кто? – тихо спросил он.

– Магистраты. Если узнают, осудят за сексуальное преступление, то есть незаконные половые отношения с благородной женщиной – приговорят к смерти.

– Думаешь, меня это волнует? Сколько раз меня приговаривали к смерти? День кажется скучным, если это не случается.

Ларвия улыбнулась сквозь слезы, покачав головой в ответ на абсурдность его слов.

– Ларвия, не сдерживай своих чувств, сейчас очень поздно, нет ни единой души, кроме нас, никто не увидит, если поступишь так, как хочешь, а не так, как обязана.

Ее глаза закрылись, а когда вновь открылись, выражение лица сделалось решительным и одновременно страстным.

Вериг протянул руки, и она бросилась в его объятия.

– Как-то неловко, – прошептала Ларвия. – Это было так давно, да и тогда не очень-то получалось.

– Со мной будет все хорошо, – заверил Вериг и, подняв ее на руки, как бесценную амфору, внес в дом.

Ларвия в его объятиях испытывала огромное счастье, уступив судьбе, – надоело тревожиться и переживать из-за своей любви к нему, спорить с собой, взвешивать все «за» и «против». Как давно ей грезилось это, и наконец счастливый момент наступил. Какое это чудо, что можно коснуться и чувствовать его тепло, силу и полную безопасность. Вериг опустил ее на постель, и его большое тело как бы окутало ее небольшую фигурку, а поцелуи заставили забыть о всех страхах и тревогах – желание заполнило ее всю, не оставив места другим мыслям. Открыв губы, она ответила на его поцелуй и почувствовала, как мгновенно откликнулось на ее ласку все его тело.

Вериг полностью завладел инициативой, делая это мастерски, впервые поменявшись ролями, и Ларвия с радостью подчинялась его сильным рукам, крепко прижимавшим ее к себе, гладившим спину, распущенные волосы, шелковые пряди которых льнули к ладоням. Крепко сжимая ее, не давая двигаться, он буквально впивался в ее губы с такой силой, что она прильнула к нему с новой страстью, – все вокруг для нее исчезло, кроме его одного. Вериг издал звук – полустон, полувздох, его руки опустились к ее бедрам, с неистовой силой прижимая их к своему телу. Ларвия вскрикнула, почувствовав его возбуждение.

Сплошные контрасты дурманили ее: стройные сильные руки, ноги и удивительно мягкие губы; запахи чистого тела, волос и его шерстяной домотканой туники. Никогда ей не доводилось испытывать такого наслаждения: погружать пальцы в его густые светлые волосы с завитками на затылке; ощущать себя беспомощной, безвольной и не имеющей желания сопротивляться; не помнить, кто из них раб, а кто хозяйка, обязанная оберегать свое имя; забыть про галла в штанах, с обручем на шее и римскую матрону, владеющую особняком с многочисленными рабами на Палатинском холме; в полной мере принадлежать – ей, женщине, – ему, мужчине. И больше – ничего.

Вериг целовал ее снова и снова с жадностью человека, давно забывшего женщину, не рискуя оторваться от нее, чтобы снять тунику, и она не могла отпустить его – ждала, затаив дыхание, и стоило ему освободиться от рубашки, как ей снова захотелось очутиться в его объятиях. Ее пальцы нечаянно коснулись рубцов на его спине – она замерла, боясь причинить боль. Почувствовав ее неуверенность, он приободрил любимую.

– Не бойся. Ларвия. Касайся, я так давно мечтал об этом.

Ларвия обняла его, наклонив голову, поцеловала грудь, пробежав языком по грудным мышцам и задержавшись на твердых сосках, окруженных мягкими золотистыми волосами, – сама не понимая, что делает, полностью подчиняясь природе; его ответная реакция подсказывала, что инстинкты не подвели: он крепко сжимал ее в объятиях, его глаза закрылись, дыхание стало шумным и затрудненным; сжав ее плечи, приподнял так, чтобы лицо оказалось напротив, и снова впился в ее губы.

Ларвия отвечала на его поцелуи с безрассудной страстью, не испытанной прежде, ей хотелось все большего и большего. Вериг, такой опытный и уверенный в себе, не сумел снять с нее одежду, его пальцы дрожали и путались в поясах, в тонкой ткани ночной рубашки.

– Позволь, я это сделаю сама, – прошептала она.

При слабом свете он неотрывно следил за каждым ее движением, стараясь не забыть ничего: нежную мраморную кожу, небольшие груди совершенной формы с розовыми сосками. Потеряв над собой власть, Вериг схватил ее и опрокинул на постель, обхватив губами один сосок, и тот сразу затвердел и набух, другой рукой ласкал вторую грудь, массируя чувствительный сосок, пока она, изогнув спину, громко не застонала от страсти.

Вериг, пробормотав что-то на своем родном языке, опустил голову ниже к ее пупку – Ларвия не понимала их значения, но догадывалась, что это слова любви, так ей нужные – прижал голову к ее обнаженному бедру и закрыл глаза. Она смотрела вниз, затаив дыхание, на его темные ресницы, бросающие тень на щеки, пылающее лицо, напрягшиеся мышцы рук и спины, как перед решающим броском: неожиданно, после моментального движения его лицо погрузилось в холмик темных волос, туда, где сходились бедра.