Сердце Сапфо - Эрика Джонг

И тут в моей голове родились две первые строки:

Призраки дев, сожранных Минотавром, Ищут призраков юношей, что…

Еще один взрыв смеха. Я увидела обнаженную амазонку — она выбежала из кустов, а за ней припустил египетский моряк. Потом появилась еще одна пара — нубийский раб и амазонка. Потом еще. И еще. Это были вовсе не призраки! Моряки с моего корабля развлекались в компании прекрасных юных амазонок, которые, казалось, были очень довольны происходящим.

Я почувствовала, что в их забавах таится опасность. Разве юным амазонкам можно участвовать в подобных играх без разрешения их Деметр, чье слово закон для этих дев? Это казалось маловероятным. Но их игривый смех и меня задел за живое. Любовные звуки проникают в душу не хуже любовной игры. Я бросилась в мою пещеру в надежде, что смогу теперь сочинять.

Я обычно не писала на папирусе или вощеных табличках. И уж тем более не надиктовывала помощницам. Я сочиняла устно — с лирой в руке и в окружении публики, которая внимала мне и вдохновляла меня. Если мои стихи стали впоследствии известны другим, были переписаны чьей-то рукой, то я тут ни при чем. Как говорил Эзоп, чем чаще люди повторяют тебя, даже подражают тебе, тем больше вероятность, что ты обретешь бессмертие.

Поначалу я перемешивала строки, как мясной фарш, не находя в них ничего привлекательного. Я бы предпочла писать о девах и Минотавре. Мной овладело странное предчувствие чего-то дурного. Видение кровоточащей раны на груди Праксинои преследовало меня. Я сомневалась, что когда-нибудь попаду в Дельфы. Я тосковала по Алкею. Мне не хватало Клеиды. Я боялась, что амазонки никогда не отпустят меня, заставят написать то, что хочет их царица.

Смогу ли я когда-нибудь бежать отсюда? Как? Моряки нашли себе развлечение. Эзоп был заперт в пещере с девственницами и исполнял возложенные на него обязанности. Я была приговорена к каторге сочинительства — писала эпическую поэму, не будучи эпическим поэтом, пытаясь только угодить царице Антиопе, чтобы она не убила меня или не обратила в рабство.

Я писала несколько часов подряд, пока не устала рука — ведь я отказалась от помощи жриц, которые хотели писать под мою диктовку. Мне и в одиночестве-то трудно было сочинять, а в присутствии жриц в пещере — вообще невозможно.

Но стоило мне подумать о них, как они появились — Артемисия, Ипполита и Левкиппа.

— Нас послала царица, — сообщила Левкиппа, тряхнув кудряшками. — Она хочет увидеть твои стихи.

Я недовольно подняла голову.

— Я еще не закончила. Только глупец показывает незавершенный труд.

— Но посмотри, сколько у тебя папирусов, — сказала Ипполита, глядя через мое плечо на груду текстов.

Меня не устраивало то, что я написала, и меньше всего это:

Дикие женщины верхом на крылатых конях

Скачут по бледным кольцам луны.

— Это все жалкие потуги, — возразила я. — Показывать пока нечего.

— Царица будет недовольна, — заметила Артемисия. — Она вся нетерпение.

— Ничего, пусть подождет!

— О! — воскликнула Левкиппа, выхватив из груды папирус. — Но это же здорово! — Она имела в виду эту самую глупую строчку об амазонках, облетающих луну на крылатых лошадях. — Позволь мне хоть это ей показать!

— Ни за что на свете! — закричала я, но остановить ее не успела — она выскочила из пещеры с этим клочком папируса.

Другие жрицы рысцой припустили следом.

Царица от этих строк придет в ярость. Она прикажет обезглавить меня, заточить или еще что-нибудь. Я больше никогда не увижу ни мою дочь, ни Алкея, ни мою мать, чтоб ей пусто было. Я больше никогда не буду сочинять стихи. Что проку? Впервые в жизни я пережила это мучительное чувство — у меня из рук выхватили незаконченную работу. Я уже не ощущала ее своей, она уже не могла вырасти или расцвести. Это все равно как вытащить зародыш птицы из яйца — он уже никогда не полетит. Мне хотелось плакать.

— Царица в восторге от твоих стихов, — сказала Пентесилея. — Она считает их бессмертными. Она сказала, чтобы я просила тебя продолжать. Она верит, что ты была послана для спасения амазонок и ты ее не подведешь. Она хочет, чтобы ты как можно скорее закончила поэму, а потом сочинила гимн в честь победы амазонок, чтобы мы могли идти с ним в бой. Возможно, нам придется воевать с египетскими моряками, которые насилуют наших дев!

Значит, их таки поймали.

— И что будет с этими девами? — спросила я.

— Нужно подождать — может быть, какая-нибудь из них окажется беременной. Если нет — они будут преданы смерти, — с большим удовольствием сказала Артемисия.

— Я этого не вынесу, — сказала я. — Скажите царице, что я этого не допущу.

— Я не могу сказать это царице, — ответила Пентесилея. — Никто еще не говорил царице таких слов. Она рассвирепеет. Одной только богине известно, что она может сделать!

— Я ее не боюсь, — сказала я. — Если мои слова бессмертны, то, может быть, и я бессмертна.

— Госпожа Сапфо, я не могу исполнить твое поручение. Ты сама должна предстать перед царицей. Но лучше принеси ей поэму и гимн.

— Тогда мне нужно работать, — ответила я, склоняясь над папирусом.

Я писала без перерыва десять дней и десять ночей. Плохо ли, хорошо ли, но я закончила эту поэму, чтобы сохранить жизни дев. Вдохновение часто посещает нас, когда от этого зависит жизнь. Теперь мне было ради чего работать быстро, и я трудилась не покладая рук. Я почти не останавливалась, чтобы выпить воды или съесть корку хлеба. Пещера была завалена папирусами, которые так и лежали без всякого порядка.

Решив, что я сделала все возможное, я вызвала жриц, чтобы они помогли мне переписать поэму на папирусные свитки. На это ушла еще одна неделя. Царица постоянно присылала Пентесилею посмотреть, как идет работа. Амазонки тем временем собрали всех преступивших закон девственниц и большинство моряков и допрашивали их — не знаю, какой был от этого прок. Нескольким морякам и девственницам удалось избежать пленения, и они готовились к тому, чтобы унести ноги с острова. Времени у меня было в обрез.

Тот чистый восторг, с которым она держала миртовую ветвь

И цветок рододендрона,

Тронули меня, когда она запела,

Откинула длинные волосы

На оголенные плечи

И прекрасную спину…

Архилох

Было раннее утро. Амазонки собрались все в той же зловещей яблоневой роще, где Праксиное отрезали грудь. Стрекотали невидимые цикады, на низко нависающих ветвях щебетали птицы. Время от времени с прогнувшейся ветки падало тяжелое яблоко. Царица собрала амазонок, чтобы я прочла им свою поэму. Тут были даже обесчещенные девы со связанными руками и ногами. Моряки, которых застали с ними, тоже были пленниками — их приволокли из тюремных пещер в деревянных колодках и бронзовых кандалах.