Записки кельды, часть 2 - Ольга Войлошникова

— Гуляла!

Да уж, эталонный уровень наглости.

Вова посмотрел на меня.

— Следила, чтоб побольше накопали, — заглядывать в липкие мысли этой девки было противно. — Между прочим, там ещё один был, пацан постарше. Сзади шёл и в кустах сидел. Как кипеж начался — затаился грамотно. Наши его в запарке и не заметили, пока этих ловили.

— Ясно. Слышь, дитя свободного народа, организатором пойдёшь, — цыганка начала разевать рот как рыба, набирая воздуха. Барон ткнул в неё пальцем: — И даже не смей мне вякать — живо срок добавлю! За неоднократное воровство у барона — а все окрестные земли являются моей личной собственностью — все пятеро приговариваются ко временному рабству с обязательными общественными работами. Повторное рассмотрение поведения через пять лет. Исправятся — подумаем о переводе на поселение*. Этой, как организатору — плюс пять лет за вовлечение малолеток в преступную деятельность. Итого десятка. Всё.

*Люди «на поселении» — свободные,

но обязанные проживать и работать

в конкретном назначенном им месте.

Как неокрепшие умом, например.

Мы развернулись и муж распахнул передо мной створки большой донжонной двери. В воздухе поплыл аромат свежей выпечки. Пахло сдобным тестом и ещё немного творогом. Точно, Вовка же вчера Валентину просил ватрушек постряпать! Барон оглянулся, словно вспомнив что-то важное…

— Неделю на хлебе и воде. И без жалелок.

«ВСЁ РАВНО КОГО…»

Тоня

Весёлый парень с тетрадкой пришёл и забрал Любку. Сказал, что к козам.

Потом увели Таську. От строгой женщины пахло рыбой и фартук у неё был весь в чешуйках.

Следом примчались два пацана, сказали, что на уборку нужен человек. Всё равно, какой. Ой, нет, только не эта! Вот эту давайте! — и повели её. Тонька всё оглядывалась. Светка, прикусив губу, смотрела ей вслед, а вот Лейла, про которую сказали, что такая им не нужна — наоборот отвернулась, раздражённо задрав нос.

Работа Тоньке выпала монотонная и дурацкая: собирать строительный мусор — мелкие камни и всякие куски с площадки, на которой собирались делать газон. Вокруг росли кусты с белыми цветами, под которыми тоже надо было собрать.

— Это твой участок! — сказал первый пацан. — До вечера надо успеть прибрать, — Вон корзина, вон мешки. Тачка там, за углом.

— А если я не успею? — хмуро спросила Тонька.

— Значит, будешь ночью продолжать, — пожал плечами второй, — фонарь тебе дадут.

— Ага, а еды не дадут, — добавил первый.

И пошли, главно!

Тонька разозлилась и крикнула им в спины:

— Ишь, умные какие! Да я вообще могу ничего не убирать! Права ребёнка!

Пацаны обернулись:

— Дело твоё, — прищурился второй.

— Ага, и жопа тоже твоя, — радушно отозвался первый. — Только не ори, когда розгами получишь.

«ОН ХОРОШИЙ!..»

День тот же. Серый Камень

Женька

Женька Новикова прибежала в донжон с запиской для кельды. Для матушки -кельды. Теперь у всех детдомовских есть такое право: называть баронессу матушкой, а барона — отцом. Целых три недели прошло с тех пор, как они ходили к мэллорну приносить клятвы. И барон сказал, что сделает для них исключение, и допустит маленьких тоже, а не только тех, кому уже исполнилось десять лет, вот! Потому что они добровольно сделали свой выбор.

В донжоне баронессы не оказалось, тётя Валя сказала, что она вот только что вышла, собиралась пойти к западной стене, посмотреть что-то. «И как ты её не заметила, она в такой красной майке была — вырви глаз!» Посыльная выскочила на крыльцо, успела заметить мелькнувшее за кустами красное пятно и побежала следом.

Баронесса что-то рассматривала в траве. Женька подбежала и остановилась сзади, выглядывая из-за её спины:

— А… а что это вы смотрите?

Та обернулась, улыбаясь:

— А вот, смотри. Вот сюда можешь встать. Видишь? Вот эту маленькую травку?

— Вот эту, с жёлтыми цветочками?

— Ага. Мальчики её нашли. Понюхай, как пахнет.

— Ой, вкусно! Сладко, да? И лимончиком ещё.

— Я хочу выкопать кустики — видишь, они тут пятнышками растут — и у крыльца донжона посадить.

— Прямо сейчас выкопать, да? Ой, а можно я с вами, а?

Женьке вдруг остро захотелось сделать что-нибудь вместе с этой женщиной. Хоть клумбу посадить. Чтобы потом ходить мимо и думать: а вот это мы с матушкой кельдой вместе посадили!

Мать баронесса, посмотрев на сложенные домиком бровки, засмеялась.

— Правильно, чего откладывать, да? Сбегай вон туда, там за углом я тачку видела и лопатку. Прикати сюда, сразу и посадим, ага?

— Ага, я мигом! Ой, я же вам письмо принесла!

— Ну вот, ты как раз сбегай, а я пока прочту, — баронесса уселась на травяной бугорок и развернула сложенный листок.

Тропинка поднималась немного вверх, ныряя в кусты с крупными белыми цветами. Вокруг стоял нежный и сладковатый запах. По маленькой полянке между кустами ползала девочка и собирала в корзину осколки камней. Она, очевидно, была на что-то сердита и беспрерывно бормотала ругательства. Женька даже испугалась. За два прошедших месяца она не видела, чтобы здесь кто-то так злился.

Она собиралась уже проскочить мимо, как девочка вдруг села на пятки и откинула чёлку со лба таким привычным, родным движением… Ноги словно вросли в дорожку:

— Тоня?.. Тоня! А что ты… ты как тут оказалась? — она хотела побежать к сестре, обнять, но та смотрела на неё злобным взглядом:

— Вот, значит, ты где пригрелась! И не в падлу тебе с такими тварями жить?

Женька растерялась:

— Что?..

— Что-что… — передразнила её Тонька. — Бегаешь тут радостная! А то что сестру твою из-за какой-то поганой картошки… скоты эти!.. — Тонька бессвязно ругалась, перескакивая с пятого на десятое. У неё и раньше так было. Спрашиваешь — ничё не понять. Но если слушать долго, то можно разобраться. Женя слушала и постепенно до неё стало доходить, что речь шла о бароне, который оказался козлом, поганой тварью и вообще конченной сволочью.

Женька, которая вчера в числе своего отряда с замиранием сердца и весёлым ужасом приехала с лесной делянки на огромном бревне, которое нёс хохочущий барон, смотрела на сестру с растущим недоверием. Очевидно, что Тонька не врала. Она и вправду считала барона злыднем. Но это ведь неправда! Барон хороший. Он ведь даже поклялся быть им всем отцом и защитником! Тогда почему?.. Внезапная догадка осенила её:

— Тоня, так это вы приходили на поле воровать?.. И… И ты с ними?.. — сердце у Женьки ухнуло куда-то вниз. — Тонечка, ты что… ты решила стать воровкой?..

Лицо сестры пошло красными пятнами.

— Что бы ты понимала! Малявка! Как чупа-чупсы ворованные жрать — так ты быстрая была!

У Женьки пересохло во рту.

— Но ты же говорила — тебе подарили…

Письмо кончилось быстро. Ну, письмо — это громко сказано. Эля с Сергеем просили их не терять, мол, поехали с дедом посмотреть скальные зубы (через которые должен был проходить мост на тот берег Бурной), могут подзадержаться, приглашали вечером проинспектировать пару возведённых опор и показать нам какое-то… о, боги… я честно попыталась продраться сквозь дальнейшие технические дебри и не смогла. Ладно, на обеде Вове покажу, он, наверное, больше поймёт.

Женька где-то застряла. Не может найти лопатку, что ли? Я встала с травы, отряхнула подол и пошла за ней. Завернув за́ угол я услышала голоса́. Два го́лоса. Женькин и…

— Ха! Подари-и-или! Ты таких дураков где видела? Еды бы лучше принесла!

Это чей голос? Из новеньких что ли? Кто-то с бывшего детдома? Я пошла быстрее.

— А вас не кормят разве?

— Хлеб один! Козёл этот сказал кроме хлеба и воды ничего не давать!

Вот с этого момента я их и увидела. Второй оказалась одна из картофельных воришек. Для подружки она была сильно старше Женьки. Не по детдомовским понятиям. Неужели сестра? Кусты разросшегося чубушника пока скрывали меня. Женька растерянно хлопала глазами:

— Какой козёл?

— Да барон ваш, пи*ор тупой!

Младшая сестра шатнулась назад, словно её в грудь толкнули, и закричала:

— Не смей! Он назвал себя моим отцом! Он хороший!

— На говно похожий! — издевательски пропела старшая.

Ну, хватит. Слышала я достаточно. Я вышла из-за своего укрытия, и Тонька, увидев меня, перекосилась лицом. А Женька продолжала кричать, тонко, как зайчонок:

— Перестань! Ты стала плохая! Ты воровать приходила! А сама на других наговариваешь!

Я подошла и положила руку ей на плечо:

— Женечка… — тряслась она, как осиновый листок. Я развернула её к себе