С видом на Париж, или Попытка детектива - Нина Соротокина

— Ну, положим, верно, — согласился Кривцов, голос его вдруг стал хриплым.

— Знаешь что, убирайся к чертовой матери! Не желаю я с тобой разговаривать. — Она слезла с сундука, потом крикнула, не оборачиваясь: — Принеси мне сигарет.

Федор Агеевич отбыл за сигаретами. Отсутствовал он довольно долго, а когда явился, то стал говорить голосом проникновенным и даже вдохновенным, видно, дорога за сигаретным дымом подсказала ему новые мысли и настроения.

— Маша, ну о чем ты говоришь? Зачем ты меня позоришь? Все воруют. Вся Россия ворует. Хорошо! — Он рубанул рукой воздух. — Положим, я украл бы не эти шесть полотен, а сибирский никель. Теперь скажи, ты бы лучше ко мне относилась? — И сам себе ответил: — Точно. Лучше. Даже если бы я сел при этом на скамью подсудимых. Даже если бы я пол-России украл, а валюту перевел на Запад.

— Не знаю. Может быть, и лучше. К сибирскому никелю я как-то равнодушна. Никель меня гораздо меньше волнует, чем Фальк. А Фалька за бугор нельзя, Федя, понимаешь, нельзя. Еще Лентулова — туда-сюда, — Марья Петровна отхлебнула из фляжки.

— Ты, Марусь, за других-то не решай, — вдруг обиделся Кривцов. — Очень многим как раз Лентулов позарез нужен.

— И Рождественский, — согласилась она.

— Слушай, оставайся в Париже, а? — сказал он вдруг проникновенно. — Получим деньги. Я тебе столько отстегну, что будешь жить безбедно до самой старости.

— Это ты мне долю в деле предлагаешь?

— А хоть бы и долю. Можно и так назвать.

— Нет, нельзя. Ты мне предлагаешь тяжесть пополам поделить. Не буду я грабить Россию. И жить на награбленное не буду.

— А если тебя убьют?

— Да не убьете вы! Кишка у вас тонка. Ты, что ли, убьешь?

— Я — нет.

— А напарник твой и вовсе ничтожество.

Тем временем Шик сидел около больничного ложа и судорожно озирался по сторонам, стараясь не столкнуться глазами с мрачным взглядом Пьера. Закуток Крота находился в отдалении от коридора, по которому сновали больные и доктора, более того, закуток был отгорожен ширмой, но для звука она не препятствие, а Пьер этого словно не замечал и говорил почти в полный голос. Хорошо еще, что Пьеров текст состоял в основном из вопросов и междометий.

— Ну ты даешь! Просто голова идет кругом. Это еще зачем? — громыхал Крот, а Шик шепотком, нервно вздрагивая лопатками, пояснял:

— Ну как же… ну как же… Мы думали, что ты совсем плох. Надо было что-то делать, а? Федор в русских понимает. Он сразу сказал — они простые туристки. Так ведь и оказалось, Пьер. Та, что в подвале сидит, безобидная, как гусыня…

Про труп Ситцевого Шик не сказал ни слова, а Крот и не спрашивал, словно забыл, что разрядил свою пушку на один патрон.

— Ну хорошо, — Пьер закрыл глаза, чтобы не видеть паскудной улыбочки напарника. — Узнали цифры, а что собирались с ними делать?

Шик опять зашептал, эдаким упрямым козликом вскидывая голову, со стороны казалось, что он очень доволен собой.

И тут Пьер схватил его за воротник с такой силой, что, казалось, вот-вот задушит, и пригнул вниз глупую болтливую голову.

— Слушай, напарничек, и запоминай…

Шик был испуган, то есть смертельно, до дна. Удача, которая, подобно жар-птице, распушила перед ним свои разноцветные перья, скукожилась в один миг и превратилась в серого подбитого воробья.

Шик вовсе не был таким дураком, каким представлял его себе Кривцов. Этот плешивый, битый жизнью человек был сметлив, хитер, наблюдателен, цепок, кроме того, он был замечательным исполнителем. Но никогда еще он не подходил так близко к черте, за которой начиналось богатство, поэтому немудрено, что он потерял голову.

Это же надо, какую работу провернул! И теток нашел, и цифры получил. И то, что поначалу казалось накладкой, дешевым желанием свести счеты с Биллом Пархатым, то бишь Мэтром, на поверку тоже обернулось удачей. Не валяйся дохлый Ситцевый в белой кровати, не было бы объявления в газете. А без него как бы Шик нашел этих безмозглых русских уток?

И надо же… все прахом. Пьер говорит: «Какого черта ты решил, что это банк?» А как же не решить, если Шик сам видел на этой улице Крота, и именно около банка? А ключик на металлической цепочке? От чего другого может быть крохотный ключик с узкой такой бороздочкой? И даже сейчас, когда Пьер решил открыть карты, Шик не верил, что набор цифр — телефонный номер. Карты открыл, а козыри спрятал.

Но не это главное. Крот в раж вошел, наругался вволю — его можно понять. Но кто ему дал право отдавать подобные приказы? Никогда Шик не занимался смертоубийством и сейчас этого делать не будет. Надо Пьеру ее убить, пусть сам это и делает. Но, может быть, Крот просто в запальчивости крикнул про заложницу, де, с ней надо кончать? Ты, мол, ее привел, ты и отправишь к праотцам. И еще он прорычал в ухо: «Не прикончишь эту тетку, тебя пришью!» Но это не по правилам. Это не по его, Шиковой, части — кого бы то ни было пришивать.

А если все это не пустые угрозы? Убив Шика, Пьер получит его долю. Этот обиженный безумец совершенно искренне считает, что имеет моральное право всадить ему, Шику, пулю в живот. И еще Крот узнает, как они обошлись с телом Ситцевого. Не исключено, что Пьер начнет орать: «Идиот, ты меня подставил!» Было отчего сойти с ума.

Шик видел, с какой легкостью Крот может убить человека. Ситцевый в луже крови до сих пор стоит перед глазами, а запах пороховой гари, казалось, навсегда угнездился в ноздрях. Посему очень легко было представить… Он видел себя лежащим на полу — некрасиво и неудобно, видел, как отлетает ввысь душа его. Прозрачное облачко с неясными очертаниями, так представлял Шик свою душу, выглядело очень несчастным.

Вернувшись домой, Шик застал Кривцова в саду у слухового окошка подвала. Он о чем-то беседовал с заложницей, и Шику это очень не понравилось.

— Ты что — весь день здесь вот так и просидел?

— Нет, не весь. Я уже обед приготовил.

— Ладно, бросай амуры разводить. Дело есть.

За обедом Шик молчал, смотрел в тарелку, но, кажется, не видел, что ел, а когда насытился, вернее, когда увидел, что Кривцов посуду унес, решил, что настало время для важного разговора.

— Есть осложнения. Все идет не по тому пути. Не хотелось мне тебе всего этого рассказывать, но скажу. А вообще ты у меня вызываешь бо-ольшое подозрение.

— Вот те раз! Это почему же?

— Хилый ты, вот что. Одно дело украсть. А вот деньги за свою работу получить, то есть довести дело до конца… Здесь иной раз через тернии пройти надо, здесь зубами надо… грызть всех направо и налево. Здесь выбор надо делать, а потому себя предать. А если себя предал, то служишь уже не Богу, но черту. А ты с заложницей беседуешь. О чем? Ты ее ненавидеть должен! — он явно распалял себя, и ему это удалось, последние фразы выпрыгивали уже на крике.