Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора - Иван Брыкин

– Ты будешь сегодня на маскараде? – спросил Николай Павлович, обращаясь к нему.

– Не могу, у меня дежурство в полку, – ответил Александр.

– Отчего же ты обедаешь дома? – удивился Николай Павлович.

– Мне вечером в полк, подменить князя Шаховского. У него лихорадка: днём терпимо, а ближе к ночи конвульсии начинаются, – принялся объяснять Александр, не глядя на Николая Павловича.

– Надеюсь, это не опасно. Намедни видел Шаховского, он держится молодцом: никогда бы не подумал, что ему так худо, – усмехнулся Николай Павлович. – Впрочем, это было днём.

– А я поеду на маскарад, – вмешалась Мария Николаевна. – У меня костюм Клеопатры готов.

– Костюм подходящий, но на маскарад тебе лучше бы не ездить, – сказал Николай Павлович.

– Это почему? – спросила Мария Николаевна, бросив на него острый взгляд. Она была похожа на отца и внешностью, и властным характером, и этим пронзительным взглядом, лишь ростом была гораздо ниже Николая Павловича.

– О тебе говорят бог знает что, домысливают то, чего никогда не было, и ты сама отчасти виновата в этом. Мужа своего почти что оставила, с кавалерами кокетничаешь, вино пьёшь сверх меры и сигары куришь, – недовольно проговорил Николай Павлович. – Сигары! Гадость какая! Я не люблю, когда мужчины курят, а уж когда дамы, это никуда не годится.

– Но Екатерина Великая тоже курила сигары, – заметила Мария Николаевна. – Что касается моего мужа, вам известно, как я любила его. Я готова была уважать и почитать супруга своего, но вам также известно, что он оказался недостоин этого: карты и кутежи – вот и все его интересы! Ну и что мне делать, запереть себя в четырёх стенах?.. Как хотите, но на маскарад я поеду!

Николай Павлович насупился, однако до сих пор молчавшая Александра Фёдоровна сказала:

– Не понимаю, в кого ты такая вышла, Мэри. Мне немного требуется, чтобы быть довольной: раз я могу быть с моим мужем, мне не нужно ни празднеств, ни развлечений; я люблю жизнь тихую и уединённую; я домоседка.

– Ты мой ангел! – Николай Павлович взял её руку и поцеловал. – Вот, дети, берите пример с вашей maman и меня: скоро двадцать пять лет, как мы женаты, а наш союз по-прежнему скреплён уважением и любовью. Мои советы просты: берегите свою семью, заботьтесь о своих близких и служите России – тогда крепок будет ваш дом, как дом, поставленный на камне.

– Мой Бог, вы имеете большое сердце и ум! – растрогалась Мария Александровна, прикладывая платок к глазам.

* * *

Лучшие маскарады в Петербурге проводились у отставного полковника Василия Васильевича Энгельгардта, построившего на Невском проспекте большой дом для празднеств и благотворительных собраний. К Энгельгардту мог прийти любой желающий, заплативший за билет, поэтому здесь присутствовали как представители высшего света, так и полусвета, и даже часть городского общества из числа чиновников и купцов, что вносило в маскарад некоторую долю вольности. Участники маскарада могли совершать поступки, не соответствующие светскому кодексу поведения: тут можно было интриговать и дразнить, завлекать и шутить, не рискуя ни именем, ни репутацией.

Мужчины и женщины, надев маски и карнавальные костюмы, ждали первых звуков музыки, чтобы начать кружить по зале; каждый мужчина старался узнать по росту и телодвижениям даму, к которой клонилось его сердце, а дамы делали в ответ многозначительные намеки, и было непонятно, знает ли она этого мужчину или только притворяется, что знает его.

По замечанию одного тонкого наблюдателя общественных нравов, притворство было во всём: какая-нибудь великосветская дама, блистающая на словах своей наивностью, с любопытством спрашивала, что такое маскарад, и сожалела, что никогда не видала его, – в то время как на самом деле довольно часто бывала на маскарадах, но ездила с предосторожностями. В другом углу зала престарелая матрона, скрывши под капюшоном и маской своё безобразие, высматривала себе юных поклонников. Недалеко от неё почтенный старичок, шея на подпорках, дабы голова не качалась чересчур уж шибко, лицо и волосы раскрашены, уверял, что бывает здесь ради внука, которого приобщает к свету.

Николай I с дочерью Марией Николаевной во время прогулки по Дворцовой набережной.

Неизвестный художник

Знакомства завязывались с необыкновенной быстротой, блуждающие без цели сердца схватывались на лету; ловцы и жертвы были одинаково довольны этим. Уже через самое короткое время после начала маскарада образовывались пары, которые вскоре удалялись во внутренние комнаты, причём, дамы, не желавшие открыть своё лицо, так и не открывали его, оставаясь таинственными незнакомками для своих кавалеров после весьма близкого знакомства.

Измена витала в воздухе: бывало, что после маскарада вчерашние друзья становились злейшими врагами; рушились браки; кто-то стрелялся со своим давним приятелем, а кто-то стрелял в себя. Для почтенных отцов семейств и для супругов ветреных жён маскарады были сущим наказанием, уклониться от которого было, однако, невозможно, поскольку так было принято в свете и, что очень важно, поощрялось императором, нередко посещавшим маскарады.

…Николай Павлович сразу же был узнан у Энгельгардта по высокому росту и крепкому телосложению; к тому же, усы, видневшиеся из-под маски, не позволяли его спутать ни с кем. Но согласно правилам маскарада императорскую особу не следовало ничем отличать от прочих, поэтому присутствующие кланялись императору как бы невзначай, оставляя ему, между тем, широкое пространство для прохода.

Николай Павлович шёл по зале, искоса поглядывая на себя в огромные зеркала на стенах. На рождественском маскараде он был в костюме Зевса, и корсет был скрыт под золотым панцирем на груди; на нынешнем маскараде Николай Павлович оделся венецианским дожем, так что корсет был скрыт под камзолом – получилось ничуть не хуже, чем прежде. К тому же, короткие штаны-буфы и тугие чулки выгодно подчёркивали стройность ног.

Очень довольный собой, Николай Павлович отсчитал пятую колону от входа и подошёл к ней. Там стояла девушка в костюме селянки, державшая в руках букетик из высушенных колосков. Бутурлин не обманул: она была очень хороша, со свежим личиком, округлыми плечами и тонкой талией.

– Мадемуазель, вы восхитительны! – поклонился Николай Павлович. – Прошу вас пройти в отдельный кабинет, чтобы я мог в полной мере показать вам, какое сильное чувство вы возбудили во мне, – сказал он, не считая нужным тратить время на ухаживания, поскольку всё было обговорено заранее.

– Но как же это? – смутилась девушка. – Вы такой человек, что я… Что я… – запнулась она. – Но как же так сразу?

– Милая Оленька – ты позволишь называть тебя по имени?.. Ты не представляешь, как тяжела моя жизнь: это жизнь солдата, который всегда на посту, – меняя тактику, сказал Николай Павлович. – Постоянная служба Отечеству отнимает у меня всё то, что доступно другим людям, прежде всего, любовь; долг повелевает мне совсем иные занятия, так что я не силён в комплиментах и не обладаю любовным красноречием. Однако моё усталое сердце порой так хочет любви и ласки от какого-нибудь милого создания, вроде тебя. Если ты согласна одарить нежным вниманием старого воина, Бог вознаградит тебя за доброту.