Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин

катастрофы, в результате которой однажды «кровянистый свет» тускло забрезжит «над беспредельностью, безмолвием объятой, над косной пропасти глухим небытием»:

Зловещий вой живых, ты замолчишь с веками!

Свирепые хулы, носимые ветрами,

вопль злобы, ужаса, насилья и скорбей,

призывы гибнущих извечно кораблей,

преступные дела, раскаянья, рыданья,

тела и дух людей, – настанет день молчанья!

Все смолкнет: бог, цари, бессильный

    род рабов,

стенанья хриплые темниц и городов,

животные в лесах, и море, и вершины,

все то, что ползало, дрожало неповинно

в земном аду, все то, что бегало, ревя,

хватало, мучило и жрало, – от червя

до молнии, в ночах скользящей с небосвода!

Мгновенно прекратит свой мерный

    шум природа.

То будет не рассвет под пышной синевой,

не завоеванный для счастья рай былой,

не посреди цветов Адама речь и Евы,

не сон божественный, в забвенье

    мук и гнева;

нет, это шар земной, живых существ оплот,

неизмеримую орбиту разорвет

и мертвой глыбою, бессмысленной, слепою,

исполненной теперь лишь тяжести да воя,

с громадною звездой столкнется,

    как болид,

сухую кожуру бессильно размозжит

и через все свои зияющие раны

извергнет внутренний огонь и океаны,

и оплодотворит собой пространств пары,

где зарождаются, в брожении, миры!

Но пустота, темнота, беззвучие интересуют теперь Леконта де Лиля, в отличие от тех же «Античных стихотворений», не сами по себе, а как результат процесса затухания энергии. Уже в «Анафеме» (1855) поэт говорит об истощенной земле, в которой ничего не зреет, об умершем земном шаре, о мире, который «стал старым», об исчезнувших богах и разрушенных алтарях. Ему приходит в голову здесь же мысль о том, что земной шар лишился лесов. Развивая в «In excelsis» тему всеобщего уничтожения, Леконт де Лиль прямо заявляет о полном исчезновении материи, о бесформенной бездне, открывшейся перед его героем. В «Последнем видении» земля рисуется поэту высохшей и мертвой, солнце истощенным в своем пламени и мертвым. Он рассказывает здесь же о том, как исчезает вихрь звезд, и призывает солнце потушить свое пламя – раз все равно приближается конец Вселенной.

Вслед за материей, за вещами и телами подвергается уничтожению и сфера моральных ценностей. В «Последнем видении» поэт сообщает о том, как на земле исчезают добродетели и страдания, мысль и надежда, угрызения совести и любовь. У человека прекращается умственная деятельность, все, связанное со способностью размышлять, понимать («In excelsis»).

In excelsis

Быстрей ловца-орла, привычного к паренью,

прыжками, Человек, ты всходишь к вышине,

Земля внизу молчит и смотрит в удивленье.

Ты всходишь. В пропасти открыт тебе вполне

прибой лазурных волн, бичуемых лучами.

Туманясь, шар земной мелькает в глубине.

Ты всходишь. Мерзнет высь, дрожа, бледнеет пламя,

в угрюмых сумерках простор перед тобой.

Ты всходишь, вечный мрак уже сверля глазами.

Провал недвижимый, бесформенный, глухой,

исчезновение материи, без цвета,

с неописуемой и полной слепотой.

Ум! В свой черед всходи к единственному свету,

старинным факелам внизу погибнуть дай,

взносись к Источнику, где все огнем одето!

От лучших грез к другим, прекраснейшим, ступай,

всходи уверенный по лестнице бескрайной,

богов, в святых гробах лежащих, попирай!

Сознанье прервано, и вот кончины тайна,

самопрезренье, тень, познание тщеты,

отказ от гения, возникшего случайно.

Свет, где тебя искать? Быть может, в смерти ты?

Последнее видение

Я отжил, я погиб. Глядящий, но слепец,

теперь я устремлен в провал неизмеримый

неспешно, как толпа, и тяжко, как мертвец.

Инертный, сумрачный, на дно неудержимо

в воронку я скольжу, спускаюсь, точно груз,

сквозь Неподвижность, Тишь и Мрак невозмутимый.

Я мыслю, но без чувств. Окончился искус.

Так что ж такое жизнь? Был стар я или молод?

О Солнце! О любовь! Уж нет былых обуз!

Плоть сброшенная, ты пади в провал! Лишь холод

забвения вокруг, и пустота, и мрак.

Не сон ли? Нет, я мертв. Тем лучше! Как под молот…

Но эта боль, но крик, но страшной тени шаг?

Случилось все давно, все старина седая.

О ночь небытия, прими меня! Да, так:

мне кто-то сердце грыз. Теперь припоминаю.

Так, в поэзии Леконта де Лиля появляется образ агонии, т. е. образ смерти, ибо к ней приводит и естественная жизнь на земле, и развитие человечества. Человечество («In excelsis»), стремясь к свету, покидает для этого землю, направляется в высь, но там, наверху, находит только тьму, мрак, ночь. Стихотворение оканчивается полуироническим вопросом поэта: «не в смерти ли заключен свет?». Зло, по мысли автора «In excelsis», коренится в «излишней жизни». Устранение зла может быть достигнуто только в ликвидации всякой жизни, в смерти.

Для Леконта де Лиля очень существенно сочетание холода с чернотой, с мраком. Это уже не спокойствие и не скованность, а пустота и болезненность, т. е. нечто беспросветное и безнадежное. Тенденция к изображению бескрасочного мира окончательно торжествует в 1866–1871 гг. Поэт говорит в это время о мрачных сумерках, о вечной ночи, в которой должен повторяться человек («In excelsis»), о глубокой ночи, полной мрака («Тысяча лет спустя»). Здесь большое значение приобретает эпитет «черный» (ср. черные бездонные небеса в «Последнем видении», черная бездна, возникающая перед человеком в «In excelsis», черные небеса, в которых исчезают вихри звезд в «Последнем видении»). Сюда же относится образ слепоты (ср. слепую ночь в «Последнем видении», несказанную слепоту в «In excelsis»).

Темноте, черноте сопутствуют у Леконта де Лиля молчание, тишина, известная нам уже по «Античным стихотворениям», но лишенная теперь гармоничности. В «Слепых» (1855) поэт недаром указывает на то, что в пустыне всегда господствует тишина. Песок пустыни напоминает ему молчащее небо. Все в пустыне спит, через нее не пролетает ни одна птица. Еще более выразительно образы беззвучия раскрываются в «Ultra coelos» и в «Последнем видении». Здесь речь идет о дремлющем воздухе, о засыпающих волнах, о немых безднах небес, об