Душитель - Уильям Лэндей

Видимо, все же богатых. Изучая их поведение — ведь именно богачи, в конце концов, интересовали Рики, — он всякий раз бывал поражен заурядностью верхних классов городского общества. Всякому, кто начинал плести старую сказку об Америке — стране равных возможностей, Рики предложил бы взглянуть на богатство с точки зрения вора. Существуют ли более тупые и беспечные люди, нежели богатые старые янки? Они оставляют наследственные драгоценности в ящиках комодов и выходят из дому, не заперев двери, — и в то же время бросают официантке десять центов на чай. Если таков правящий класс, то самое время захватить власть. Правительство, составленное из воров, по крайней мере заставит поезда приходить вовремя.

Курт Линдстром брел по Сент-Стивен-стрит, точно мультяшный персонаж. Что-то в его упругой походке, точно у нелетучей, быстроногой птицы, в упрямой пряди светлых волос на лбу, в наклоне головы говорило Рики, что это типичный бостонский простофиля — пижон и неженка. Невозможно даже предположить, что он мог убить Эми. Музыкант и безработный актер, который произносит шекспировские монологи на Гарвард-сквер, где околачивался студентом. Да Эми бы его пополам переломила. Но Майкл верил в причастность Линдстрома, и полицейские тоже, поэтому Рики отправился на задание.

Линдстром свернул на Симфони-роуд и вошел в дом двумя кварталами дальше — четырехэтажное здание без лифта. Большинство домов на этой улице были такими же — фасад из красного кирпича, никаких украшений, не считая грубых гранитных фронтонов над дверьми и окнами. Здесь в основном жили студенты, и улочка выглядела убого: дома давно нужно было покрасить, маленькие дворики заросли сорняками. Но в этих жалких домах, в изгибах улицы, в форме окон ощущалось нечто несомненно викторианское.

Рики стоял на противоположной стороне и смотрел на свет, пробивающийся из окна Линдстрома. Через несколько минут он поднялся на крыльцо и запомнил номер квартиры.

Он ушел не сразу — обогнул здание, окинул взглядом черный ход, мусорные баки, парковку.

Проулок — достаточно широкий для того, чтобы по нему мог проехать грузовик, — вел через весь квартал позади домов. Затем он пересекался с Гейнсборо-стрит — улицей, очень похожей на ту, где обитал Линдстром. Елена Джалакян, первая жертва Душителя, жила в маленькой квартирке на этой улице. Ее убили 14 июня 1962 года. В начале того жуткого лета.

Пятидесятишестилетняя Елена была швеей, из первого поколения армянских эмигрантов, и любительницей классической музыки. Она сняла эту квартиру отчасти потому, что отсюда недалеко было до Симфони-Холла. Она посещала открытые репетиции Бостонского симфонического оркестра и выстаивала очереди за дешевыми билетами. Она любила Брамса, недолюбливала Малера, и ей не нравился новый немец-дирижер, который, на ее вкус, был чересчур резок. Елена блаженствовала в Симфони-Холле, роскошь концертного зала казалась ей запредельной. Может быть, она познакомилась с молодым музыкантом, который жил поблизости и возвращался домой той же дорогой? Она увидела его на сцене? Однажды они поболтали за кулисами? Она охотно и добровольно открыла ему дверь? Повернулась, чтобы пойти в спальню и переодеться, а потом предложить гостю чаю с печеньем? Елену Джалакян оглушили ударом по затылку, изнасиловали, видимо, при помощи какого-то предмета — его так и не нашли, — избили и удушили пояском от халата, который затем завязали бантом. Первый выход убийцы.

Вернувшись домой, Рики обнаружил, что дверь выбита, а ручка вырвана с корнем. Он осторожно приотворил дверь, но за ней что-то валялось, поэтому пришлось толкнуть сильнее.

В квартире царил такой хаос, что она весьма отдаленно напоминала то место, откуда Рики вышел всего пару часов назад. Ящики комода валяются на полу, обивка на кушетке ободрана, подушки распороты, и их содержимое разбросано по ковру. Шкаф опрокинут, большая часть пластинок разбита. Больше всего Рики сожалел об этом. Он коллекционировал записи несколько лет и любовно расставлял в алфавитном порядке. Очень жаль. Видимо, здесь поработал Гаргано со своими головорезами — никакой грабитель не станет устраивать подобный беспорядок, никакой полицейский не будет проводить обыск столь безжалостно. Люди Гаргано уничтожили его великолепную коллекцию безо всякого повода: Рики ведь сказал, что никаких бриллиантов у него нет.

— Микки, дай-ка мне это… — Рики кивком указал на булочки, и Майкл передал ему тарелку.

Они ели молча. Ножи и вилки позвякивали, челюсти двигались. Все молчали.

За воскресным столом семья чувствовала себя особенно опустошенной. На работе было нетрудно позабыть о том, как они измучились. Но не сейчас. Джо снова работал сверхурочно, количество обедающих сократилось вдвое, и расстояние между стульями было слишком большим. Чересчур много свободного пространства за столом. Кэт, Рики и Маргарет как будто уменьшились в отсутствие своих словоохотливых спутников. Они не привыкли поддерживать разговор. В течение многих лет они отбивали атаки, предпочитая отвечать, острить, обмениваться острыми репликами — а потом замолкать. За этим столом никогда не произносили длинных речей. Здесь разговаривали слишком быстро, перебивая друг друга, кричали, ругались, дразнились, болтали. Коротко, громко и язвительно — таков был стиль Дэйли. Теперь же остался лишь один обеденный забияка, Брэндан Конрой, но сегодня вечером его реплики звучали неуместно. Майкл и Рики обменивались сердитыми гримасами — этот жирный клоун рядом с матерью приводил их в ярость, — и вскоре Конрой замолчал. Даже Кэт, невозмутимая, как слон, погрузилась в собственные мысли.

Они сидели за столом двадцать минут. Казалось — час.

После ужина Майкл растянулся на кушетке и уставился в телевизор.

Родственники один за другим расходились. Кэт помогла убрать со стола и перед уходом поцеловала Майкла в лоб. Малыш Джо послушно помахал рукой: «До свидания, дядя Майкл». Рики сначала сидел в кресле, потом быстро встал и тоже отправился домой. По пути к двери он похлопал брата по плечу:

— До встречи, Майк.

Маргарет отправилась наверх почитать и заснула.

В результате Майкл остался в гостиной наедине с Брэнданом Конроем, к их обоюдному неудовольствию. Майкл ушел бы, но из упрямства решил утвердить свои права на территорию. Здесь по-прежнему был его дом — дом братьев Дэйли, — хотя вскоре Брэндану предстояло их сменить. Эта розовая туша уляжется в постель Джо-старшего, точно так же, как она уже утвердилась в отцовском кресле за обеденным столом и в гостиной. Но пока что, покуда Майкл лежал на кушетке, он держал Конроя на расстоянии. Он мог бы, как ребенок, заявить, что никуда отсюда не уйдет, и Конрой ничего не сумел бы сказать или сделать, чтобы выдворить его отсюда. Может, он будет дурачить Брэндана до тех пор, пока тот не отправится домой, вместо того чтобы подняться наверх и лечь рядом с Маргарет.

Если Конрой и был этим обеспокоен, то не подавал виду. Он смотрел телевизор, надев очки в черной оправе, неловко сидевшие у него на носу, точно маска. Когда он с большим усилием сбросил обувь, Майкл произнес:

— Чувствуйте себя как дома, Конрой.