Провинциал и Провинциалка - Владимир Маканин

И даже как бы подсмеивалась.

Она как бы наперед знала то, чего мы не знали… Прошло много лет. Недавно я слышал, как женщины удивлялись нашей Женечке. Ну ладно, бог с ним, с красавцем мужем. Но как и чем эта хромоножка умеет привлекать людей? Почему в ее доме всегда какие-то веселые и красивые люди? И почему, извините, именно в нее влюблен приятель мужа (имярек), совсем уж немыслимый красавец и талант?

– И ведь подумать только, – говорила одна из женщин со вздохом, – подумать только, какой у нее муж.

И все женщины (хором, с невыразимой тоской):

– А какой любовник!

Нет, в этом самом Воробьевске, прежде чем связать свою судьбу с Василием Паниным и с железной дорогой, Валя пробовала преподавать в школе. Но – не вышло. Оказывалось, что у Вали не в порядке нервы.

Как только дети задавали ей вопросы, горло сдавливал дыхательный спазм и в глазах стояли слезы. Ей казалось, что она вот-вот разрыдается. И почти месяц пришлось полежать в постели, пока нервы не унялись.

Она дважды устраивалась работать в школу, и оба раза не вышло.

И тогда она стала железнодорожницей.

Или вот Гущин, академик, хотя уже и не самый молодой. Уж казалось бы, все на месте. И жена, и дети. И дом полная чаша. А друзей нет. Они, конечно, появятся, но пока нет… И вот жена Гущина мне как-то рассказывала:

– В Болгарию с Сашей собираемся. Человек должен видеть мир, ты согласен?.. А может быть, в Англию поедем. Английские туманы посмотрим. Нельзя же сидеть на одном месте, ты согласен?

Она рассказывала, я слушал, а Гущин угрюмо молчал.

Или вот Сергей Чекин, брат Вали. Он уже сейчас был замом директора небольшого ресторана. И чувствовалось, что это только начало. Когда мы к нему пришли, Чекин показывал нам всякие грамоты, вымпелы и говорил о предложениях перейти на хозяйственную работу.

– На хозяйственную! – сказал он с нажимом.

А пришли мы трое. Дужин Олег, Тиховаров и я. Чекин узнал нас, обрадовался. Но засиживаться с нами не стал:

– Работа.

Так и сказал. И глаза у него были соответствующие. Деловые. Он выпил полрюмки коньяка (какого-то особенного, который он для нас отыскал), выпил и сказал. С той же интонацией:

– Работа.

Так что кончили мы вечер у Олега Дужина. И это, собственно, отправная точка всего рассказа. Вот он, вечер. Тиховаров, Дужин Олег и я – втроем… Сидим и вспоминаем.

Или представляем. Стараемся представить, что Валя Чекина едет сейчас в поезде, Гущин думает о том, что нет у него друзей. Хроменькая Женя Лукова провожает сейчас до метро какую-то веселую компанию. Ну и так далее. И все это происходит именно сейчас – когда мы сидим и разговариваем.

А затем другая минута. Олег Дужин читает из Пушкина – воспламенился и читает:

Бог помочь вам, друзья мои…

«И в бурях, и в житейском горе» – это, разумеется, для всех нас. А «в мрачных пропастях земли» – это для погибшего нашего Дягилева и рано умершей Наташи Тучковой.

И это самое «Бог помочь» мы желаем всем нашим. И Дужин еще раз читает. Уже как бы под занавес:

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе, —

здесь он делает глубокий вздох:

В краю чужом, в пустынном море

И в мрачных пропастях земли.

Василий Панин, счастливый, подошел к Вале.

– Ах ты, моя красавица, – заговорил, заворковал он.

Он обожал жену. Он заходил то справа, то слева. Сиял. Он мог вот так часами разглядывать Валю. И, как он сам выражался, «облизывать ее с ног до головы».

– Ну хватит тебе, – сказала Валя.

Но он не мог угомониться:

– Красоточка ты моя! Вот ведь какая у меня женушка!

Василий состоял как бы из двух половинок. Первая была лирической и нежной. Он обожал свою Валю. Вторая была не лирической. И не нежной. Это когда он ревновал или поучал Валю, как нужно относиться к профессии проводника. Валя в таких случаях только отмахивалась и говорила:

– Опять какая-то муха укусила.

Или старалась его отвлечь:

– Ты, когда в райцентре был, детских рубашек на лотках не видел? Вроде бы по трешке?..

Был поздний вечер. Ночь. Поезд мчал… Василий сидел рядом с женой в своем купе для проводников. Он очень хотел спать, но не мог себе этого позволить.

– Ну и пассажиры сегодня, – сказал он жене. – Никак, дьяволы, не улягутся.

– А тебе жалко?

– А чего по вагону шастать? Напился воды – и в купе.

Василий явно находился в состоянии, когда он поучал и ревновал. Проводница (Валя? Валечка?.. Валентина Ивановна?) промолчала. Она сидела рядом и равнодушно вязала на спицах. Вагон покачивало. Ночь как ночь.

– Спать ложись, – сказал Василий.

– Твоя очередь.

– Очередь не очередь, а ложись спать.

Проводница, не отрываясь от спиц, ответила:

– Мое дежурство. Сам спи.

– Знаю я тебя, – Василий вскипел, но сдержался. – Либо заснешь, либо заболтаешься. И опять украдут что-нибудь общественное.

– Ничего не засну.

– Ну, как же тогда крадут у нас?..

– Не знаю, как крадут.

– А с бородачом? Болтала, а? Небось про любовь да про ночку лунную. «Ах, поглядите, как луна на наш поезд глядит!» – передразнил Василий.

Проводница покраснела, но не ответила. Сказала только:

– Болтай…

– Ведь стыдно!.. Стыдно, понимаешь ты это слово?

Василий перешел на свистящий шепот:

– И ведь все в твое дежурство случается.

Василий передохнул:

– Неправда, скажешь?

Проводница промолчала.

– У тебя скоро и простыни, и полотенца – все утащат. Вагон от поезда отцепят, – фыркнул Василий. – Будешь стоять в какой-нибудь степи, смотреть на луну и думать, что едешь!

Василий прислушался. Так и есть, кто-то ходит. Кто-то не спит. Василий, не вставая, выглянул из купе.

– Студент этот. Да еще майор… Курят.

– Не спится людям.

– Это уж точно. Ждут, пока я засну. Сейчас это называется «не спится», а завтра стаканов не будет.

– Неужели майор утащит стакан? До чего же ты глупый, Василий. – Проводница даже руками всплеснула: – На майора подумал, а?! И надо же такое подумать!

– Ну, значит, студент.

– Студент еще туда-сюда. У них голь, все казенное. Если и возьмет, то по привычке… А ты на майора. Ума-то у тебя, Василий…