Вернуть престол - Денис Старый

те, кто думал, что беглый государь подался в Литву, но Ляпуновы были уверены, что царь пойдет туда, откуда, по сути, и был призван годом ранее на царствие.

На дороге в Каширу отряд Ляпуновых в две с половиной сотни конных воинов чуть не нарвался на московских стрельцов и поместных ратников. Вот тогда братья и передумали идти и кланяться царю. Старший Прокопий Петрович посчитал за лучшее остаться в стороне и уже после того, как шуйские стрельцы выяснят отношения с верными Димитрию войсками, решать, что делать далее. Все четверо братьев желали победы Димитрию Ивановичу, но не были из тех людей, кто беззаветно станет служить господину в любой, даже проигрышной ситуации.

Отслеживая движение шуйских войск, отряд рязанских дворян миновал Каширу и в отдалении в дневной переход последовал за стрелецким войском, посланным полонить или убить царя. Шуйские стрельцы выгадывали наиболее выгодную позицию, чтобы перекрыть путь Димитрию Ивановичу переход в Тулу.

Четверо братьев, а так же шесть рязанских дворян, наблюдали за разворачивающейся битвой. Братья отметили, насколько слажено сражались обе стороны и что Бог благоволил именно царю. В какой-то момент самый эмоциональный из братьев, Захарий Петрович, уже был готов скакать за укрывшейся своей сотней конных и ударить в тыл шуйским войскам, но более благоразумный Прокопий остановил своего брата.

— Поспеешь, брате, голову свою сложить за царя, покуда погляди, как далее буде биться войско нашего государя. Много битв в грядущем предстоит, — говорил Прокопий Петрович, силясь высмотреть хоть что-то в картине развернувшегося боя.

«Вот бы придумал кто приспособу, кабы видеть вперед далее, чем око человека» — думал про себя Прокопий Петрович [именно в это время в Голландии были созданы, одновременно тремя мастеровыми, прототипы зрительных труб. На Руси появились не ранее 1614 года].

— Пойдем, брате, ближе к Туле и выступим навстречу государю от того города, — постановил на семейном, братском совете, Прокопий Петрович, чем вызвал некоторое неудовольствие Захария.

Прокопий был старшим, ему и принимать решения, потому желание Захария Петровича быстрее идти на соединение с войском Димитрия Иоанновича, было проигнорировано. Все понимали, что поступили подленько, что могли прийти на помощь царю и ударить по шуйским войскам с тыла, но выжить и принять правильную сторону в условиях нарастающей Смуты, становится условием продлить свое существование. Так думали многие рязанцы, но далеко не все.

Именно рязанские дворяне, имевшие влияние и на муромских и даже на ярославских, иных дворян южных русских городов, хотели царя, который больше уделял внимания именно южным проблемам. Набеги татарвы, как крымской, так и ногайских орд, для южной Руси более понятны, чем отношения с Польшей и Литвой, тем более со шведами. И появился царь, который объявил поход на Крым… его убили. Теперь он вновь жив, следовательно, нужно к нему. Но как же идти к царю, коли тот не целован Богом? Теперь ясно, что целован. Такую победу можно воспевать.

*………*………*

Ростиславо

8 июня 1606 года

Вчерашний день, вечер, ночь, были, может, сложнее, чем утро, когда состоялась битва. Чаще бывает так, что не сам бой психологически и физически менее сложный, чем осознание его последствий. Когда сходит адреналин, когда исчезает быстрота принятий решений, а наступает анализ правильности поступков, приходит боль и сожаление. Так было ранее у меня, потом свыкся, стал более циничным. Но сейчас уже, казалось, потерянные эмоции возвращались.

В этом мире я снова ощутил эту боль, она бушевала в моем сердце, когда я приказывал стрелять в людей, разговаривающих со мной на одном языке. Хуже войны в собственном Отечестве может быть только Смута. Это не только гражданская война, это смущение, оторопь от всего творящегося вокруг и отсутствие понимания происходящего, слом системы ценностей.

На этом поле я, отпустив ситуацию, когда стало все равно кто и что обо мне будет думать, и не глядя на то, что именно от меня ожидают, помогал с раненными. Повелел добивать воинов только тогда, как я посмотрю на каждого, скажу спасибо, пойму, что излечиться невозможно.

Но я шел на все это, уже сознательно, основательно. Принял решение отыгрывать государя российского, взвалил на себя эту ношу, значит нужно отрабатывать. Правда, мне особо не оставляли выбора, вселив сознание в тело ЛжеДмитрия и даже не удосужившись оставить память донора. Голова ломилась от количества новой информации о мире. Никогда не думал, что мы, люди двадцать первого века настолько отличаемся от своих предков. Ну, да ничего, уже не так все критично и можно жить. Тот же Басманов дал немало понимания кто я и что от меня ждут.

Вероятно, от меня ожидали, что я раньше иного пойду разговаривать с пленниками. Но я так не поступил. Две причины отсрочили мое близкое знакомство с Куракиным и Скопин-Шуйским. Первая уже озвучена ранее, когда я полностью погрузился в изучение последствий сражения. Вторая причина — это психологически подготовить пленников к разговору. Мало, что выбивает из колеи, чем ожидание скорого решения по своей участи.

Оба главных пленника были легко ранены, но вполне себе живы. Казаки разменяли три жизни своих побратимов, чтобы взять двух воевод живыми. И теперь настало время встретится с этими людьми.

— Ну, пес! Что скажешь? — ухмыльнулся я, смотря на кровавое месиво, что когда-то было человеческим лицом.

— Не убий, государь, — неразборчиво бормотал Куракин.

— Государь, значит! А слово царское , — оно крепкое! — сказал я и обратился уже в Осипке, который стоял рядом. — А что, атаман обещал мне, что умирать он будет медленно? Так держи слово!

— То мы, государь, с прилежанием исполним, — Осипко злобно осклабился и я понял, что точно сдержит слово.

Более общаться с Куракиным я не хотел. Он уже наговорил немало и про Шуйского, про сам переворот, писарь, которого я еще из Каширы забрал с собой, уже три листа драгоценнейшей бумаги исписал. Потом размножим и пошлем гулять по Руси «самииздатом».

Иное дело было в отношении Скопина-Шуйского.

— По здорову ли, Михаил Васильевич? — спросил я у молодого мужчины, что характерно, так же, как и я, бреющего бороду.

— Твоими молитвами, Государь, — сказал Скопин-Шуйский, злобно сверкнув глазами.

— Как смеешь ты так злобно глядеть на государя своего? — спросил я, картинно хмурясь.

— Государь, к чему сие притворство? Ты знаешь, кто я. Я знаю, как ты привечал ляхов. Я