Пламя страсти - Сьюзен Джонсон

— Мне лень, — отозвалась Венеция. — И потом, — она вздохнула и потерлась о его грудь, — вода уже наверняка остыла.

— Я согрею воду, биа-кара, и отнесу тебя в ванну. — Хэзард нагнул голову и поцеловал рыжие завитки у нее на виске. — Это тебя не слишком утомит.

Венеция улыбнулась медленной, чувственной улыбкой. Она отказывалась не из каприза или упрямства. Просто она ощущала себя восхитительно удовлетворенной, и ей не хотелось терять это ощущение…

Хэзард легко поцеловал ее и встал. Она не сводила с него глаз, наслаждаясь его великолепной наготой, совершенством мускулистого стройного тела. Почувствовав ее взгляд, Хэзард обернулся с лукавой улыбкой.

— Ты даришь мне счастье, биа-кара, несмотря на то, что ты самая ленивая женщина на свете.

— Ничего подобного, — Венеция швырнула в него подушкой, но он легко отбил ее в сторону. — Я целый час тебя развлекала, а до того готовила для тебя ужин…

Хэзард застонал.

— Не напоминай мне об ужине! Я полагаю, ты не захочешь, чтобы я пригласил сюда какую-нибудь женщину из моего клана, чтобы она готовила?

Венеция сразу помрачнела.

— Ты правильно полагаешь.

Хэзард рассмеялся, довольный ее ревностью.

— Хотелось бы знать, биа-кара, что произойдет раньше — или мы умрем с голоду, или ты научишься готовить.

— Хэзард Блэк! — Венеция на самом деле была возмущена: ведь она так старалась с этим ужином. — Я могу научиться готовить! Достань мне поваренную книгу — и я тебе это докажу.

— Договорились, котенок.

Хэзард вылил воду из котла в ванну, снова наполнил его, поставил на плиту и развел огонь. Если бы кто-нибудь увидел его за такой работой, то не поверил бы своим глазам. Воины из племени абсароков не ухаживают за женщинами, хотя в любви они, разумеется, ничем не отличались от остальных мужчин. И Джон Хэзард Блэк никогда не заботился ни об одной женщине. Венеция стала первой, но он этого даже не заметил.

Венеция лежала на шкурах — разгоряченная, счастливая, довольная, без памяти влюбленная в мужчину, за которым она наблюдала. А Хэзард порылся на полке, нашел кожаный мешочек, вынул оттуда пригоршню сухой травы и бросил в котел.

— Это лимонная трава, — объяснил он Венеции в ответ на ее вопросительный взгляд. — Надеюсь, тебе понравится.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я же здесь вырос, биа. Я знаю каждый дюйм отсюда до Винд-ривер, каждую птицу, каждое животное, каждое дерево. Я знаю каждое пастбище, каждый горный пик и каждый ручей. Это моя земля.

Его слова прозвучали как поэма, и Венеция задумалась, удастся ли ей когда-нибудь понять такое единение с природой. Она умела только приобретать. А Хэзард знал землю, на которой они жили, и воспринимал природу как продолжение самого себя.

— Что ты делал, когда был маленьким? — Венеции захотелось поближе узнать мужчину, которого она любила, ей хотелось понять его культуру, его народ.

Хэзард далеко унесся в своих мыслях, а когда вернулся к реальности, посмотрел на Венецию так, словно видел впервые. Ее волосы должны были бы быть не золотистыми и кудрявыми, а черными и гладкими, а кожа — более смуглой. Почему эта белая женщина лежит на шкурах бизона? Пришлось напомнить себе, что мисс Венеция Брэддок — его страховка от смерти. Во всяком случае, на какое-то время. Благодаря ей он пока еще владеет своими участками, хотя ему следовало бы ее ненавидеть, как он ненавидел все, что она собой воплощала, — привилегии богатства, пустые разговоры, жажду наживы.

Однако Венеция лежала на шкурах совершенно естественно, словно провела так всю жизнь, — одна рука под головой, другая вытянута вдоль тела, одна нога чуть согнута в колене.

— Так что ты делал, когда был маленьким? — повторила она свой вопрос, решив, что Хэзард ее не слышал, — настолько он выглядел отстраненным и чужим.

— То же, что и все дети.

Хэзарду вдруг стало грустно. Было что-то нестерпимо знакомое в том, как лежала Венеция. Хэзард вспомнил другую женщину, лежавшую так же в его вигваме на одном из горных пастбищ много лет тому назад… Но он не хотел, чтобы Венеция Брэддок стала еще одним неотвязным воспоминанием. Она и так заняла слишком много места в его настоящем. Она — его заложница, гарантия того, что он увидит утро следующего дня, а теперь еще и любовница… Хэзард понимал, что, раз уступив, он не сможет больше противиться собственному желанию. Но если так, нужно пользоваться тем, что послали ему духи. Хэзард по-прежнему верил, что без их воли в этой жизни не совершается ничего.

— Иди сюда, — он протянул Венеции руку. — Садись ко мне на колени и лучше сама расскажи мне о своем детстве. В моем не было ничего особенно интересного.

Он обнимал женщину, вполуха слушая ее рассказ. Мелодичный звук ее голоса прогонял прочь страшные призраки прошлого. Она казалась ему теплым живым талисманом против злых духов.

А Венеция говорила, не в силах оторвать глаз от его лица. Никогда еще она не видела такого красивого человека. Протянув руку, она провела пальцами по его щеке и неожиданно произнесла:

— Ты знаешь, а я ведь люблю тебя.

Эти простые слова потрясли Хэзарда. Он почувствовал, что привычное спокойствие покидает его, а этого никак нельзя было допустить.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — медленно ответил он, осторожно выбирая путь между ответственностью и совестью. — Молодым девушкам часто кажется, что они любят своего первого мужчину…

— Того, кто лишил их девственности?

— Я хотел сказать, который занимается с ними любовью.

— Неужели?

На ее лице появилось скептическое выражение, Хэзард быстро добавил:

— Во всяком случае, я слышал об этом. Венеция неожиданно улыбнулась.

— Меня не интересуют другие. Я люблю тебя. Но тебе не о чем волноваться, — спокойно добавила она. — Я не жду, что ты тоже полюбишь меня.

Венеция была новичком в любви, но интуиция подсказывала ей: никогда не стоит давить на мужчину и добиваться скорого ответа.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что отец скоро заберет тебя отсюда и мы больше никогда не увидимся. Ты выйдешь замуж за молодого человека, равного тебе по положению и состоянию, будешь воспитывать детей…

— Я могу остаться здесь, — парировала Венеция.

— Зачем? — выпалил Хэзард, и это прозвучало невежливо.

— Ну, например, чтобы наблюдать за папиными рудниками…

Венеция не обиделась на его грубость: это все-таки было проявлением чувств и устраивало ее куда больше, чем холодная отстраненность.

Хэзард усмехнулся:

— А заодно и за моими?

— Как тебе не стыдно?! — возмутилась Венеция. — хочу тебе помочь.

— Я знаю. Прости. Ты и так помогаешь мне.