Прорыв - Юрий Сергеевич Аракчеев

той самой заводилой-Таней – они остановились в гостинице. Как оказалось, они все еще с Таней дружат. И когда они зашли ко мне вместе, вела себя Лена совсем по-другому, я смотрел и не узнавал… С Таней она была чужая, закрытая от меня. Никакая! Душа ее не показывалась на свет, она опять словно куда-то забилась. Да, Таня явно главенствовала! И я даже чувствовал враждебность к себе с Таниной стороны…

Как я и понял тогда же, это стало нашей последней встречей с Леной. Больше она не приезжала и не писала писем. Победила, выходит, Таня.

Что касается моего очерка о родине Низами, то его так и не напечатали в газете. Именно то, чем я восхищался, не произвело впечатления на редактора, он посчитал мои восторги лишними, не заслуживающими внимания, и просил очерк «переработать». «Обязательно вставьте слова Леонида Ильича Брежнева: «Широко шагает Азербайджан!», сказанные им на встрече с…» Не помню уж, с кем. Низами, с точки зрения редактора, был в очерке вообще ни к чему. «Соломонов суд» тоже. «Это – пережиток!» – возмущался редактор, фамилия которого, кстати, была такая же, как у одного из революционеров «Ленинской гвардии» – Бонч-Бруевич. «Ваш секретарь Горкома, приглашая серьезных людей на «очную ставку» с жалобщиками, дискредитировал их!» – качал головой Бонч-Бруевич. Переделывать в очерке я ничего не стал, оставшись, как говорят, при своих.

Но история с очерком заставила меня еще раз крепко задуматься. Можно ли вообще считать ценностями то, что считают ценностями они, то есть наши идейные наставники и «руководители»? Я не могу понять, как они могут существовать в своем мире – мире, где все расчерчено на клетки, где люди покорно, послушно сидят в своих ячейках и даже не пытаются из них вырваться. Они не считают нужным осмыслить то, что делают, как живут, они бездумно подчиняются «установкам», замшелым привычкам, своему начальству, «правилам», изобретенным когда-то кем-то… Во то время, которое здесь описано, правила были одни, теперь они другие, а счастья у большинства людей как не было, так и нет. Может быть, это и есть те самые пресловутые «всего-навсего шесть процентов» мозга? Как можно цепляться за ТАКУЮ жизнь? Едят, пьют, по инерции рожают детей, бездумно подчиняются тем, кто их бессовестно обманывает, а потом учат детей жить так же – ничего не видя вокруг, кроме своей убогой похлебки, унылого, привычного мирка, слепоты, глухоты, бездумья… Лично я немедленно удавился бы от такой жизни.

Конечно, трудно жить и действовать, если постоянно рассуждаешь. Но как же без этого? Как не рассуждать, если современный человек существует во власти «социума» и связан множеством установок, правил, законов, приказов? Как жить так, чтобы не быть игрушкой в руках других людей и не копошиться в паутине запретов, связывающих по рукам и ногам? Философ Иммануил Кант сказал однажды: «В жизни меня больше всего потрясает звездное небо со множеством миров надо мной и нравственный закон во мне». Нравственный закон есть в каждом из нас, хотя далеко не все его ощущают! Люди думающие всегда чувствуют, когда делают что-то не то, если, конечно, не глушат голос своего сердца. Но ведь только в ладу с сердцем своим мы в состоянии испытывать настоящую радость! Потому-то и гласит восточная мудрость: «Есть только одна истинная сила в жизни, и эта сила – Радость».

«Бей в барабан и не бойся беды,

И маркитантку целуй смелей!

Вот тебе смысл глубочайших книг,

Вот тебе суть науки всей.

Людей барабаном от сна буди,

Зарю барабань, не жалея рук,

Маршем вперед, барабаня, иди, -

Вот тебе смысл всех наук.

Вот тебе Гегеля полный курс,

Вот тебе смысл наук прямой:

Я понял его, потому что умен,

Потому что я барабанщик лихой»

Это – Генрих Гейне. Не правда ли, весьма любопытно? А ведь давно написано.

Кстати, явным диссидентом – как те, кого называли диссидентами в те времена, – я никогда не был. Что-то постоянно удерживало меня от близости с ними, хотя некоторые из них мне нравились. Вступать в КПСС я тоже не хотел, хотя меня не раз приглашали и сулили карьеру. Не раз я слышал от разных людей такое: «Не понимаю, ты с кем? С нами или все-таки с ними?»

А я со своей стороны удивлялся: почему они все время воюют друг с другом и почему я обязательно должен быть с теми или с другими, а не просто с самим собой? И еще меня удивляло, что и те, и другие очень похожи в том, что не считают главными ценностями то, что считаю я да и не только я, а очень многие. В частности, тот же Низами Гянджеви. Не могу не вспомнить опять: «Отыскал я роз охапку между ивняков, потонул в охапке белых, алых лепестков… Создан не для пожиранья мяса и хлебов человек, нет – он источник умственных даров… Вникни, мудрый, в суть растений, почвы и камней, вникни в суть существ разумных, в суть природы всей, – и в любом живом творенье можешь ты открыть главное, что и по смерти вечно будет жить. Все умрет, все сгубит время, прахом истребя. Вечно будет жить познавший самого себя…» Ну разве это не самые лучшие правила для жизни?

А вот с Галей – представьте себе! – сложилось у нас и потом намного ярче, чем с Леной! С ней – все продолжилось! Приехав в Москву, я на следующий же день позвонил в Ленинград, и через день Галя уже была у меня. Мы ездили в лес под Москвой… Зимой она тоже приезжала, и мы катались на лыжах… А на следующее лето отправились в горы Тянь-Шаня. Потом бывали на Алтае, в Таджикистане и даже в Туве! И, конечно, – снова в Крыму… Шли годы, «креолка» регулярно приезжала ко мне из Ленинграда в Москву. Мы стали не только любовниками, но и друзьями, хотя жениться я тогда не собирался, потому что считал, что писатель должен быть одинок. И она с этим согласилась!

Да, прорыв с Галей у нас оказался общим! И в мой первый изданный фотоальбом вошло множество ее фотографий…

Природа, я думаю, дает каждому многое, чтобы пользоваться этим с добром и любовью. А дальше каждый решает сам.

Разумеется, я помню Лену – тело ее божественное, цветок… Незримая связь осталась у меня с ней. Сама же Лена исчезла из моей жизни совсем, увы…

Но мой прорыв свершился! В знаменательной той поездке в Крым я в очередной раз прорвал паутину! Ведь, ко всему прочему, и… Да-да,