Фулл сайз. Только не в меня - Инга Максимовская

злую тираду и теперь уже точно бывшего моего приятеля. Почему первым Федор назвал имя Боба и как-то странно связал его с аварией? Этот вопрос словно чугунная глыба придавливает меня к земле. И что он там говорил о Вере, как доктор вообще был с ней связан? Прерываю пустой разговор.

Пальцы автоматически сминают так и не прикуренную сигарету, которую достаю из смятой пачки, даже не помня когда успел купить вредную гадость.

– Мужчина, сдачу возьмите, – окликает меня ларечница, но я просто ухожу. Совершенно не понимая, что мне делать. Впервые в жизни чувствую себя абсолютно бессильным перед обстоятельствами. Но точно знаю одно, я хочу домой сейчас, к Маришке и Вере, черт бы ее побрал. Федька говорил, что она меня уничтожит, наверное он был прав. Но…

Сделав несколько звонков, сажусь в машину. Салон любимого джипа пахнет чем-то чужеродным, и это мне совсем не нравится. Но я гоню идиотские мысли. Нервы просто ни к черту. Надо успокоиться. Распоряжения об организации похорон я отдал. Эта дура секретарша оказалась все же не такой уж тупой овцой. Держится за работу как клещ. Можно быть уверенным, что она все сделает по высшему разряду. Мотор, обычно урчащий, словно сытый кот, сегодня работает неровно. Наверное нужно вызвать такси. Руки дрожат, как у горького пьяницы. Не стоит подвергать себя и окружающих опасности, иначе чем я лучше мажора, который чуть не сбил мою малышку?

Желтый автомобиль, украшенный «шашечками» появляется словно по заказу. Паркуется на стоянке, специально отведенной бомбилам, будто знак свыше. Что ж, так тому и быть.

До дома добираюсь на удивление быстро. Сую водиле, больше похожему на бывшего спецназовца, нежели на возницу наемного экипажа, деньги не считая. Он молча берет купюры и тут же уезжает. А я только теперь замечаю, что на чертовы ели, окружающие мою крепость, уже спускаются тяжелые лиловые сумерки. Значит Вера с Маришкой уже точно дома, и наверняка меня ждут. На душе становится огненно-горячо, так же как и щекам. Черт, я же не помню уже когда плакал в последний раз, наверное в детстве. А сейчас не могу справиться с собой.

Вера ждет меня в холле. Сидит на диване в тусклом свете торшера, и мне не нравится ее напряженная спина. Она вскакивает, едва завидев меня, несется навстречу, а у меня в груди лопается струна.

– Макар, господи, где ты был? – шепчет проклятая Булка, а я больше не могу бороться с желанием делать не так, как надо и правильно, а так, как хочется до одури.

Ты мне не жена, чтобы требовать отчетов, – хриплю, борясь с адским желанием. Маришка где?

– Спит, она устала. Да послушай, я должна…

Не даю ей договорить, сминаю в объятиях, впиваюсь в гребаный сладкий бант, отдающий малиной и яблоком и еще черт-те чем одуряюще-прекрасным. Она пьянит похлеще любого алкоголя, она пришла чтобы меня разрушить, она…

– Макар, да выслушай же, – шепчет мне в рот шпионка. – Это важно.

– Потом. Нет ничего уже, что не может подождать. Все закончилось, в тот момент, когда ты вернулась, – уже рычу я, волоча свой трофей вверх по ступеням, на ходу скидывая ботинки. – Мне срочно нужно расслабиться.

– Пусти, я не игрушка для удовлетворения твоих потребностей, – ее голос дрожит, и совсем не от злости. Булка за километр воняет феромонами, от которых у меня начинается повышенное слюноотделение и напрочь отключается верхний мозг.

– Я все же выиграл, – шепчу ей прямо в ухо. – А ты мой приз. И сейчас я хочу напиться из призового кубка до ушей. А потом мы с тобой решим, что будет дальше. Поняла, Булка?

– Да, – стонет Вера, дрожа в моих руках осиновым листом. И я теряю связь с этим миром. И слава богу, потому что иначе просто рехнусь.

Вера

Темнота дома не кажется успокаивающей. Спать рядом с раскаленным мужчиной, вальяжно развалившимся на кровати, мне не позволяет элементарный страх, что моя маленькая воспитанница увидит это непотребство. Господи, что я натворила? Позволила себе снова сойти с ума. Нарушила все данные себе же клятвы и обеты. Чертова слабовольная дура, этот мерзавец не так уж и не прав. Я толстая дура, сунувшая тупую башку в пасть кровожадного дракона – пугающего, но до очумения желанного.

Тихо выползаю из под мужской ручищи, весящей кажется целую тонну, очень надеясь, что хищник не проснется. Иначе я рискую снова поплыть и остаться. Заматываюсь в простыню словно в кокон. Будто этот кусок ткани сможет спасти меня от животного притяжения. Надо скорее добраться до моей спальни, смыть с себя запах Ярцева и больше никогда…

Я почти успеваю дойти до своего прибежища, когда слышу какой-то звук. Он чужеродный, его не должно быть в спящем доме. И идет он из кабинета Макара, а тонкая полоска дрожащего света, пляшущая под дверью из дорогого дерева, весьма красноречиво говорит о том, что гости там незваные и надо бежать обратно, вереща во все горло. Но, если бы я всегда действовала разумно, то не оказалась бы в этом доме вообще. А еще у меня странное предчувствие, что нужно спасать Маришку, именно ее нужно оберегать, как велел дед.

Говорят – любопытство сгубило кошку. Меня оно точно когда-нибудь уничтожит, к гадалке не ходи. Я на цыпочках несусь в сторону детской, очень надеясь, что успела. Потому что если малышки там уже нет, я никогда себя не прощу. НИКОГДА. Не могу потерять ее. Еще и ее.

Девочка сладко спит, свесив с кровати босую ножку. Хватаю ее на руки вместе с одеялом, слышу чужие шаги и шепот и понимаю, что не успеваю.

– Вера, ты чего? – сонный голосок мне кажется громом.

– Тихо, молчи, только молчи, – шепчу в маленькое ушко, крепко прижав к себе. – Малыш, умоляю.

Испуганные глазенки Маришки упираются в мои губы, к которым я прижимаю указательный палец, и она послушно утыкается в мою грудь носиком, вздрагивая в моих руках всем тельцем. Но я и сама трепещу, как осина на ветру. Нервное напряжение опутывает тело, пропуская по нему импульсы, будящие самый сильный инстинкт – самосохранения.

Два шага, каких-то два маленьких шажочка отделяют меня от небольшой ниши в коридоре, где можно спрятаться. В