Низина - Джумпа Лахири

На философском факультете женщины служили только секретаршами. Преподаватели и студенты в ее группе все были мужчины. Семь мужчин, включая преподавателя. Очень скоро все уже знали друг друга по именам. Они любили поспорить об антипозитивизме и праксисе, об имманентности и абсолюте. Они поначалу не интересовались мнением Гори, но когда она начала участвовать в дискуссиях, они слушали и удивлялись, как много она знает и временами даже способна доказать неправоту некоторых.

Преподавателем у них был Отто Вайс, невысокий рыжий человек с очками в металлической оправе, говоривший медленно, с очень сильным акцентом. Одевался он строже, чем другие преподаватели. Всегда начищенные до блеска ботинки, пиджак и заколка на галстуке. Родился он в Германии, во время войны мальчишкой попал в один из концлагерей.

— Я не люблю об этом вспоминать, — сказал он, когда кто-то из студентов спросил его, когда он покинул Европу. Словно хотел сказать: «Не надо жалеть меня». Вся его семья погибла в том концлагере, так и не дождавшись освобождения, а на руке у него на всю жизнь осталось татуированное клеймо с лагерным номером.

Он был, возможно, всего лет на десять старше Гори, но казалось, принадлежал к другому поколению, к другой формации. Перед тем как приехать в Соединенные Штаты, жил в Англии. Докторскую диссертацию защитил в Чикаго. В Германию, сказал, никогда не вернется. Зачитывая список группы в первый день занятий, он произнес фамилию Гори без запинки. И ей в кои-то веки не пришлось его поправлять за неправильное ударение.

Лекции он всегда читал без бумажки. Конечно же рекомендовал для изучения всякие тексты, но, судя по всему, ему было важнее, чтобы студенты умели развивать и высказывать собственные мысли. Он, оказывается, читал Упанишады и рассказывал о том, какое влияние они оказали на Шопенгауэра. С этим философом он чувствовал некое духовное родство. Гори даже захотелось как-то выразить ему свое одобрение.

В конце семестра, после написания работы на тему сравнительного анализа концепций кругового времени у Ницше и Шопенгауэра, Гори было предложено зайти в его кабинет после очередного занятия. Она писала эту работу несколько недель — сначала черновик от руки, потом печатала в кухне на пишущей машинке Субхаша. Среди посуды и домашней утвари, при неудобном освещении. Почти каждый день засиживалась за работой до рассвета.

Она увидела на полях своей рукописи множество пометок и комментариев.

— Это амбициозная работа. Можно даже сказать, дерзкая.

Она не нашлась что ответить.

— Вы считаете эту работу удачной? — спросил он.

Гори опять ничего не сказала.

— Я просил написать эссе страниц на десять. Вы накатали почти сорок. И при этом умудрились так и не доказать своей точки зрения.

— Простите.

— Не надо извиняться. Я всегда радуюсь, когда вижу на занятиях в аудитории интеллектуала. Такой гегелевской хватки я пока не встречал среди студентов.

Он просмотрел отдельные части сочинения, ведя пальцем по строчкам, потом сказал:

— Эта работа требует пересмотра.

— Мне подготовить ее к следующей неделе?

Он покачал головой:

— Я завершил этот курс. Предлагаю вам убрать эту работу в стол и не заглядывать в нее несколько лет.

Она решила, что разговор окончен, поблагодарила его за занятия и встала.

— Что привело вас в Род-Айленд из Индии?

— Я приехала из-за мужа.

— Чем он занимается?

— Работает, он тоже здесь учился.

— Вы познакомились в Америке?

Она отвернулась.

— Я спросил что-то, чего не следовало спрашивать?

Он терпеливо ждал, не сводил с нее внимательного взгляда, похоже, почувствовал: ей есть что еще сказать. Он не давил, не требовал ответа.

Она вернулась к его столу, обвела взглядом книги и бумаги на нем, посмотрела на его хрустящую сорочку с запонками на манжетах, пытаясь представить себе, что он пережил в возрасте, даже еще младшем, чем возраст Белы.

— Моего первого мужа убили у меня на глазах. Я вышла замуж за его брата, чтобы уехать оттуда.

Вайс продолжал внимательно смотреть на нее, но выражение его лица ничуть не изменилось. Потом он коротко кивнул, и она поняла: узнал достаточно.

Он поднялся из-за стола, подошел к окну и приоткрыл его.

— Вы читаете на французском языке или на немецком?

— Нет, но я учила санскрит.

— Чтобы продолжать, вам понадобятся оба этих языка, их будет просто освоить.

— Продолжать?

— Вам надо в аспирантуру, миссис Митра. Но здесь нет аспирантуры по вашему разделу.

Она покачала головой:

— У меня маленькая дочка.

— О-о? А я и не знал, что вы уже мама! Привели бы ее как-нибудь показать мне.

Он перевернул лицом к ней стоявшую на его столе фотографию в рамочке. Там была изображена его семья. Жена, дочь и два сына. Они стояли на фоне долины, охваченной буйством осенних красок.

— С детьми часы переустанавливаются. Мы забываем, что было раньше.

Он вернулся за свой стол и написал на листке названия нескольких рекомендуемых им книг, объяснил, какие их разделы он считает наиболее важными. Потом он дал ей со своих книжных полок собственные экземпляры Адорно и Мак-Таггарта, выпущенные под его редакцией, и несколько номеров «Нью Джерман критик», отметил статьи, которые следовало прочитать.

Он посоветовал ей доучиться здесь, тогда у нее будет статус магистра. А потом он сможет найти в каком-нибудь из университетов подходящую для ее тематики аспирантуру и проследит за тем, чтобы ее приняли. Конечно, ей придется ездить туда несколько раз в неделю в течение нескольких лет, но саму диссертацию писать можно где угодно. И он охотно потом, когда придет время, войдет в состав ученой комиссии.

Он вернул ей работу, встал и пожал руку.

Школьный автобус останавливался на другом конце покатой лужайки, разбитой перед их жилым комплексом. Первые несколько дней Гори провожала первоклашку Белу на тот конец лужайки, сажала ее в автобус. Днем возвращалась, чтобы встретить дочку.

Но уже через неделю Бела захотела ходить до автобуса самостоятельно, так делали другие дети из окрестных домов. Некоторые мамы, еще продолжавшие провожать своих детей, уверили Гори, что будут рады присмотреть и за ее девочкой.

Но все же Гори наблюдала из окна, когда Бела шла по дорожке вдоль дома и через лужайку. Для этого она даже передвинула обеденный стол, за которым всегда работала, к самому окну. Автобус приходил всегда в одно и то же время, с редким опозданием в пять минут, не больше.

Такое изменение утреннего распорядка явилось для Гори существенным облегчением. Теперь ей не надо было утром одеваться, выходить из квартиры, тратить время на разговоры с другими мамашами, а можно было сразу садиться за работу. Она занималась индивидуально с профессором Вайсом, читала Канта, теперь уже начала понимать суть его мыслей по-настоящему.