Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк

– Ага, не терпится, голубки, уже при людях, средь бела дня… вот я вас и накрыл! – взревел, негодуя, князь и выхватил меч. Олеговы охоронцы успели перехватить княжеского коня под уздцы, но Игорь выскочил из седла и с обнажённым клинком ринулся на стоящих перед ним жену и воеводу. Ольга закричала от испуга, а Олег, шагнув вперёд и прикрыв княгиню, тоже привычным движением выхватил свой меч.

– Игорь, уймись, убери клинок, поговорим! – успел крикнуть воевода, но князь не остановился, он рубанул на движении вперёд сильным «расколом» с десной стороны. Воевода в последний миг, чуть отпрянув, успел встретить и «слить» страшный удар. Охоронцы, молодой стременной воеводы и два охоронца князя после первых мгновений промедления бросились к супротивникам, пытаясь остановить их и вразумить. Но Игорь так страшно рыкнул на них, что они не посмели ослушаться.

– Ты её не любишь, отпусти, мы уедем, далеко! – выкрикнул, отводя удары князя, Олег. Клинки двух добрых мастеров рубки – князя и воеводы – то смертельными оводами жужжали в воздухе, то зло лязгали железом о железо…

– Она жена моя, и никуда я её не отпущу! – прорычал в ответ князь, стараясь достать воеводу боевым клинком, который ещё недавно доказывал свою удаль в схватках с хорезмийцами и хазарами. Игорь был грозен: по-ободритски бритый, с всклокоченным длинным чубом, золотой серьгой в левом ухе, без кольчуги и щита, он, подобно быку, наскакивал на воеводу. Удары засечные, расколы, отножные сменяли друг друга с невероятной быстротой, – защита в последний миг, уклон или отскок – и смертельный клинок со злым зудом проносится мимо, либо, звякнув о встретившееся железо, изменяет своё направление и силу.

Но вот на мокрой траве предательски скользит нога воеводы и он вместо левого уклона просто падает в просочившуюся сквозь траву грязную жижу, князь взвивает свой клинок и… Страшный истошный, похожий на птичий крик княгини вдруг ворвался в мозг и заложил уши, а сама Ольга, смертельно побледнев ликом и закатив очи, безвольно осела прямо на перемешанную с илом землю. Янка бросился поднимать Ольгу. В сей миг что-то случилось с рукой Игоря: она исполнила привычное движение, но как-то чуть медленнее, чем обычно, противник успел откатиться от неумолимо опускающегося меча, и клинок легко вспорол мокрую прошлогоднюю траву и жирный, смешанный с илом дёрн. Лежащий на спине Олег пяткой нанёс удар по кисти вооружённой руки князя, выбивая меч. Воевода тут же вскочил и оба тяжело дышащих воина стали друг против друга, намереваясь схватиться врукопашную. И вдруг замерли с широко открытыми очами, будто узрели нечто неведомое или даже страшное. Стременной и охоронцы Игоря тут же использовали нежданную заминку, стремглав кинувшись между противниками.

В горячке боя никто толком и не уразумел, что произошло, но князь и воевода пребывали в какой-то растерянности. Их очи утратили сумасшедший блеск, и пыл единоборства разом угас. Медленно повернувшись, и больше не глядя друг на друга, они разошлись. Испуганная, побелевшая от страха молчаливая Ольга, приведённая в чувство гриднем, только через некоторое время, опираясь на его руку, тяжко побрела тропинкой вслед за ушедшим мужем, за которым охоронцы вели его коня.

Олег тоже не остался на месте, вышел через тайную калитку и побрёл, не замечая куда. Пред внутренним взором всё ещё стоял так неожиданно возникший в разгар сечи образ Ольга Вещего, и в ушах звучал гневный голос, обращённый к нему и Игорю.

– Что, паршивцы негодные, дрязгами своими Русь сгубить решили?! – Зелёные очи отца и дядьки так грозно прошили обоих, будто игла льняное полотно. – Мы-то с Рарогом, Синеусом, Трувором и дедом Гостомыслом в надежде пребываем, что вы княжество, нами оставленное, блюдёте, а вы вон чего, – междоусобицу задумали, будто византийцы или хазары какие! Что ж вы и в Ирии покоя нам не даёте своими безобразиями? Ну, глядите, придёте сюда, перед старцами и Богами предстанете, ответ будете держать по всей строгости!.. – Белоглавый Ольг погрозил перстом, ещё раз грозно полоснул уничижительным изумрудным взором и растаял в мареве так же скоро, как и появился. Стыд и ещё что-то похожее на непонятный страх заставили Игоря с Олегом разойтись. Когда воевода немного опомнился от своих бурлящих чувств и горячечных мыслей, то узрел себя, к великому изумлению, не перед церковью, где бы пристало в такой тяжкий миг оказаться христианину, а у Перуновой горы, где перед капищем стоял волхв Велесдар, опираясь на свой замысловатый посох и глядя на воеводу внимательным взором синих очей.

– Вот… – растерянно обронил Олег, подходя к волхву, даже не зная, что молвить.

– Ведаю всё, сыне, – молвил кудесник. – Негоже первейшим мужам Руси промеж собой свары устраивать. Ты вот что, Олеже, поезжай-ка на родину, в Новгородчину, поразмысли в дороге, обиды свои обуздай, уразумев, сколь мелки они в сравнении с храмом Жизни, в коем всё сущее пребывает. Пройдись местами родными, поговори с могилами предков, и, насытившись силой и любовью земли, тебя породившей, возвращайся сюда. По добру и без злобы, простись с Младшим, как ты его прежде звал, и уезжай, навсегда уезжай, чтоб не быть более в таком недобром положении, как сегодня. – Негромко, но проникновенно говорил Велесдар, как умеют только волхвы, и каждое слово его входило в душу и разум взбудораженного ссорой Олега, будто живая вода в иссушенную жарким солнцем землю.

Олег почти не спал и встал рано, – предстояли сборы в дорогу. Неожиданно явился княжеский стременной Зимород и передал повеление Игоря явиться в Ратный стан.

Воевода внутренне собрался, стал хмур и сосредоточен: что хочет сказать ему князь, доброе ли, худое? Но уже само желание свидеться внушало надежду. Кликнув своего стременного, он отправился в Ратный стан. Игорь был сдержан и немногословен.

– Ты всё равно в Нов-град едешь, письмо и дары для тиуна и воевод Новгородских передай, – кратко молвил князь и кивнул Зимороду, чтоб он принёс поклажу, а сам тут же ушёл.

Олег облегчённо вздохнул.

– Отвези передачу домой, Фёдор, – велел он стременному, – а потом в Ильинскую церковь, я там буду.

Прихожан ещё не было, только пастор Витольд Моравский готовился к заутренней службе.

– Отец Витольд, благослови меня в дорогу, отправляюсь в Полуночную Словению, хочу проститься с могилами родных, с землёй моего детства. А потом… Потом покину Киевщину и отправлюсь, куда Всевышний путь укажет… – склонил голову воевода.

– Благословляю тебя, сын мой, пусть лёгким будет твой путь, и опасности обойдут стороной. Да хранит тебя пресвятая Дева Мария. Амен! – пастор осенил главу Олега крестом.

Едва Витольд благословил воеводу и подоспевшего молодого стременного, как стали подходить на молитву немногочисленные киевские христиане. Кроме местных, таких как Олег, и некоторых варяжских и нурманских воев, на сей раз пришли несколько чешских купцов. Когда закончилось богослужение, купцы занялись тем, что принялись осматривать и проверять свой товар, который они по обыкновению оставляли тут же, в церкви, на всё время своего пребывания в Киеве. Пастор получал за хранение свою долю, а торговцы были уверены в сохранности товара. Им только предписывалось не громоздить тюки и бочки прямо перед алтарём. Когда пастор начинал править службу, всем следовало оставаться до конца мессы и никто из присутствующих не должен был входить или выходить. Также во время богослужения запрещалось трогать товары, передвигать их, устраивать шум или разговоры, за всё это следовало наказание в виде значительных штрафов, а то и угрозы выставить товар на улицу. Теперь же купцы могли всё взять необходимое. Попросив воеводу остаться, и, подождав, когда купцы вынесут свои короба, пастор закрыл тяжёлую входную дверь на замок и, наконец, представил гостей.