Юлий Цезарь - Глеб Благовещенский

Сабин приказывает находившимся при нем военным трибунам и старшим центурионам следовать за собой. Когда он подошел ближе к Амбиоригу, ему приказали бросить оружие. Он повинуется и приказывает своим сделать то же.

А тем временем, пока они вели переговоры, и Амбиориг намеренно их затягивал, Сабина мало-помалу окружили и убили. Но теперь эбуроны, по своему обыкновению, закричали: „Победа, победа!“ – и, бросившись с диким воем на наших, прорвали их ряды. Здесь был убит с оружием в руках Л. Котта и большая часть его отряда. Остальные отступили в лагерь, перед этим ими покинутый. Из них орлоносец Л. Петросидий, теснимый массой врагов, бросил орла через вал в лагерь, а сам с чрезвычайной храбростью сражался перед лагерем, пока не был убит. Они с трудом выдерживали штурм вплоть до ночи, а ночью, потеряв всякую надежду на спасение, они все до одного покончили с собой. Лишь немногие спаслись из сражения, после блужданий по лесам добрались до зимнего лагеря легата Т. Лабиэна и принесли ему известие о случившемся».

Известия страшные…

Каких бойцов потерял Цезарь, это просто горе!

Зато в стане неприятеля торжествовали…

Как свидетельствует автор «Записок», «гордясь этой победой, Амбиориг немедленно отправился с конницей к своим соседям адуатукам; он двигался беспрерывно днем и ночью, а пехоте своей приказал идти в арьергарде. Сообщив адуатукам о происшедшем и тем подняв их на ноги, он на следующий день прибыл к нервиям и стал их уговаривать не упускать случая навсегда завоевать себе свободу и отомстить римлянам за причиненные ими обиды. Он сослался при этом на смерть двух легатов и на истребление значительной части римской армии: нет никакого труда, говорил он, напасть врасплох на легион, находящийся на зимних квартирах под командой Цицерона, и уничтожить его: в этом он обещает свое полное содействие. Этими словами он без труда убедил нервиев».

Итак, пресловутые нервии вновь возникают на исторической арене. Им действительно есть за что мстить римлянам. Амбиориг прекрасно знал, кого ему привлекать на свою сторону.

Дальнейшие события говорят сами за себя:

«Они немедленно разослали гонцов к подчиненным их власти кеутронам, грудиям, левакам, плеумоксиям и гейдумнам, набрали как можно больше войск и неожиданно налетели на зимний лагерь Цицерона еще прежде, чем до него дошли слухи о смерти Титурия. С Цицероном также случилось то, чего следовало ожидать: некоторые его солдаты, ушедшие в лес за дровами и другими материалами для укрепления, были застигнуты и отрезаны внезапной атакой неприятельской конницы. Тогда эбуроны, нервии, адуатуки, вместе со своими союзниками и подданными, напали на легион и начали штурмовать лагерь. Наши поспешно сбежались к оружию и заняли вал. В этот день легион с трудом выдержал натиск неприятелей, так как они всю надежду возлагали на быстроту и были вполне уверены в том, что если они теперь одержат победу, то останутся победителями навсегда.

Цицерон немедленно написал Цезарю и обещал большую награду за доставку писем; но все дороги были заняты, и его посланцев перехватывали неприятели. В течение ночи с необычайной быстротой было изготовлено не менее ста двадцати башен из леса, заранее свезенного для укрепления: все, что казалось недоделанным, теперь было закончено. На следующий день враги возобновили штурм лагеря с еще большими боевыми силами и стали заваливать ров. Как и накануне, наши оказали сопротивление; то же самое продолжалось и во все последующие дни. Работа шла без перерыва даже ночью; ни больным, ни раненым не было возможности отдохнуть. Все, что нужно было для защиты от нападения на следующий день, заготовлялось за ночь; было изготовлено много заостренных кольев и большое количество стенных копий; башни накрывают досками, к валу приделывают плетеные брустверы и зубцы. Сам Цицерон, несмотря на свое слабое здоровье, не давал себе отдыха даже ночью, так что солдаты сами сбегались к нему и своими громкими просьбами принуждали его беречь себя.

Тогда вожди и князья нервиев, которые имели какой-либо случай побеседовать с Цицероном и находились с ним в дружественных отношениях, заявляют о своем желании переговорить с ним. Получив это разрешение, они указывают ему на то же, о чем Амбиориг говорил с Титурием: вся Галлия находится под оружием; германцы перешли через Рейн; зимние лагеря Цезаря и всех его легатов осаждены. Прибавляют и сообщение о смерти Сабина; в подтверждение этого ссылаются на Амбиорига: большая ошибка – рассчитывать на какую-либо помощь со стороны тех, которые сами отчаялись в своем спасении. Тем не менее они отнюдь не враждебно настроены по отношению к Цицерону и римскому народу; они только против зимнего постоя и не желают, чтобы он обратился в постоянную привычку. Цицерону и его людям они позволяют покинуть свой лагерь невредимыми и спокойно отправляться куда им угодно. На это Цицерон дал один ответ: римский народ не привык принимать условия от вооруженных врагов; если им угодно положить оружие, то пусть они обратятся к нему за содействием и отправят послов к Цезарю: принимая во внимание его справедливость, он надеется, что они добьются от него исполнения своих пожеланий.

Обманувшись в своих ожиданиях, нервии окружают наш лагерь валом в десять футов вышиной и рвом в пятнадцать футов шириной. Эти знания они получили от нас в своих сношениях с нами за предыдущие годы, а также пользовались указаниями некоторых бывших у них пленных римлян из нашего войска. Но за отсутствием подходящих для этого дела железных инструментов они принуждены были снимать дерн мечами, а землю выгребать руками и выносить в плащах. По этому можно было составить себе представление об их многочисленности: менее чем в три часа они окончили линию укрепления в десять миль в окружности и пятнадцать футов высотой, а в следующие дни начали готовить и воздвигать башни соразмерно с высотой вала, стенные багры, устраивать „черепахи“, чему их научили те же пленные.

На седьмой день осады внезапно поднялась сильная буря, и враги, пользуясь этим, стали метать из пращей раскаленные глиняные пули, а также дротики с огнем на острие в бараки, которые, по галльскому обычаю, имели соломенную крышу. Они быстро загорелись, и силой ветра огонь распространился по всему лагерю. Враги с громким криком, точно победа была уже одержана и несомненна, стали подкатывать башни и „черепахи“ и взбираться по лестницам на вал. Но наши солдаты проявили замечательную храбрость и присутствие духа: хотя их со всех сторон палил огонь и снаряды сыпались на них градом и хотя они видели, что горит весь обоз и все их имущество, – не только никто не отходил от вала, чтобы совсем его покинуть, но почти никто даже и не оглядывался, но все сражались с необыкновенным ожесточением и отвагой. Для наших это был самый тяжкий день, но он окончился тем, что тогда было изранено и перебито очень много врагов, так как они скучились у самого вала и задние ряды не давали передним возможности выбраться. Когда огонь на время несколько ослабел и в одном пункте враги подкатили башню вплотную к валу, то центурионы третьей когорты отступили с своей позиции, и отвели всех своих людей, и начали кивками и криками приглашать врагов, не угодно ли им пожаловать в укрепление; но ни один не осмелился сделать ни шагу вперед. Тогда их со всех сторон осыпали градом камней и выбили из башни, а башню подожгли.