Алиби от Мари Саверни - Иван Аврамов

* * *

Через день Губенко остался один на один с делом об убийстве Полины Яворской — Феликса Губина откомандировали в распоряжение следственной группы подполковника Урсуляка.

— Из огня да в полымя, — подмигнул приятелю неунывающий Феликс. — У тебя один труп, а у меня целых пять. В Дарнице, представляешь, вырезали всю семью — родителей с детьми. Если честно, Глебушка, я бы с удовольствием ушел на пенсию. Подсчитай, пожалуйста, сколько нам с тобой еще корячиться.

— Это высшая математика, — усмехнулся Глеб. — Без калькулятора не управлюсь.

Когда через четыре дня Феликс вырвался в родную контору, то увидел в пустом кабинете у себя на столе записку: «Уехал в Москву. Буду в понедельник».

«В Москву вместо Лондона?» — приписал Феликс и положил записку на стол Глебу.

Так уж получилось, что встретились приятели во вторник. Обрадовались друг другу, как после долгой разлуки. Когда Феликс сообщил, что в первой половине дня он, в принципе, свободен, так как Урсуляк назначил совещание на 15–00, Глеб воскликнул:

— Значит, поедешь со мной в Сосновку. Легкие провентилируешь — сам знаешь, какой там обалденный воздух! К обеду, думаю, уже будем в Киеве.

— А чего я там забыл, в этом поселке для белых людей? Надеешься, Яворский нальет нам по фужеру «Хеннесси»?

— Может, и по два, — загадочно усмехнулся Глеб.

— Нашел убийцу, что ли?

— Феликс, ты слишком высокого мнения обо мне, грешном. Я тебе что, новый Шерлок Холмс? Просто хочу проверить одно алиби от некоей мадам Саверни.

— Что-что? — вскинул вверх брови Губин и посмотрел на коллегу как на сумасшедшего.

— Ладно, — усмехнулся Губенко. — Комментарии потом. Если они вообще состоятся…

Миллионер находился на просторной зеленой лужайке, где, не изменяя привычке, сам с собой играл в гольф. За этой его игрой в игру с выражением полнейшего равнодушия на лице наблюдал Виталий Яворский, который сидел в шезлонге под тенистым берестом.

— Кто же побеждает, Валерий Яковлевич? — улыбаясь, традиционно полюбопытствовал Глеб.

— Пока что счет ничейный. Что, есть какие-то новости?

— Пожалуй, да, — кивнул Губенко.

— Тогда пойдемте, присядем вон там под деревом. Там как раз три шезлонга пустуют, — предложил хозяин поместья. — Кстати, чем вас угостить? Кофе, чай или что-нибудь покрепче?

— Ни то, ни другое, ни третье, — отказался Глеб, чем вызвал у Губина явное неудовольствие.

Солнце, еще не в зените, припекало, однако, так, что тень от густого береста показалась спасительным раем. У реки, конечно, прохладнее, но ее свежесть сюда не доходит, сгорает в застойном, как вода в аквариуме, где ни одной рыбки, воздухе.

— Все-таки я выпил бы чего-нибудь прохладительного, — Валерий Яковлевич утер тыльной стороной ладони бисерные капельки пота со лба и достал из кармана летних брюк мобильник.

— Тихон? Принеси, пожалуйста, холодного квасу. И два спрайта или колы. Итак, слушаю вас. Неужели нашли убийцу?

— Да, нашли, — сказал Глеб.

— И кто же он? Или, может, она?

— Он. И он, — Глеб сделал паузу, — это вы.

— Я? — оторопел Яворский. — Вы в своем уме, молодой человек?

И он, и Губин, и Виталий во все глаза уставились на Глеба.

— Я не обмолвился, Валерий Яковлевич. У меня есть все основания полагать, что Полину убили именно вы.

— И как же, по-вашему, я это сделал? — утирая полой рубахи-разлетайки теперь уже обильно взмокревший, и не от жары, а от внутреннего, ничем, впрочем, не выдаваемого волнения, лоб, вопросил Яворский. — Раздвоением личности в физическом, так сказать, выражении, я, кажется, не страдаю. Верный многолетней привычке, в тот ужасный день я находился в кресле у окна кабинета-библиотеки, что, кстати, может подтвердить Спиридон Федорович Усатенко, с которым мы обменялись приветствием, а через некоторое время сошлись на мнении, что день выдался необычайно жаркий, Усатенко — наш, из Сосновки, он генерал-полковник в отставке. Да, если мне не изменяет память, я здоровался со Светланой Анатольевной Ландсберг, моей соседкой.

— А кто еще может подтвердить ваше алиби? Назовите, пожалуйста, их.

Яворский нервно передернул плечами:

— Молодой человек, я ведь в это время занят чтением и по большей части не замечаю тех, кто проходит мимо моего дома. Иногда, не помню, говорил вам или нет, на меня накатывает дрема. Наверное, меня видел еще кто-то, только вот я их — нет.

— Ошибаетесь. Действительно, единственные, кто лицезрел живого, настоящего Валерия Яковлевича Яворского, это Усатенко и Ландсберг. Остальные, а их тоже двое, проходили мимо вашей восковой фигуры.

Как раз в это время подоспел с двумя бутылками — кваса и спрайта и четырьмя стаканами на подносе Тихон. После того, как он водрузил напитки на столик, хозяин нетерпеливым жестом отослал его восвояси.

— Промочите горло, джентльмены, — как ни в чем не бывало, предложил Яворский. — Духота сегодня прямо-таки несусветная.

Он с наслаждением выпил студеного квасу и обратил взор на Губенко.

— Продолжайте, Глеб Павлович. Вы интересный рассказчик и большой, э-э-э, фантазер.

— Спасибо за спрайт, — улыбнулся Глеб. — Я его, между прочим, обожаю. Но самое главное, он просто ледяной и льется, кажется, в самое сердце. На чем я остановился? Ах, да, на восковой фигуре, которую вы заказали в апреле, могу даже назвать точную дату — седьмого апреля этого, естественно, года. Себя, изваянного из пчелиного воска, сидящего в кресле с книгой в руках, вы заказали не киевским мастерам скульптуры, а московским. Обычно на изготовление этого произведения искусства уходит от полугода до года с лишним. Над ней трудятся самые разные специалисты — от антропологов и пастижеров до гримеров, визажистов и костюмеров. Но ждать долго — это было выше вашего терпения. Вы попросили мастеров весьма известного ателье «Вечно живые» уложиться в кратчайшие сроки, дав им на все про все два месяца. И одарили неслыханно щедрым гонораром — десятью тысячами долларов, что в пять раз превышает обычное вознаграждение.

Виталий Яворский испытывал явное смятение — он нервически то сжимал кулаки, то разжимал, неотрывно глядя на отца расширенными глазами, а тот слушал Глеба с каменным спокойствием, иногда и Губенко, и Губину казалось, что мысли его витают далеко-далеко, где-то над волнистым меандром ослепительно зеленого заречного леса. Но это было обманчивое впечатление — ни одно слово Глеба не ускользало от миллионера. Как и то, что он на секунду прервался, будто давая Валерию Яковлевичу возможность хорошо осмыслить сказанное.

— Что ж вы запнулись? Продолжайте, мне необыкновенно интересно, — это вышло у Яворского так, словно он вел совещание, а его подчиненный, которому он внимал, внезапно потерял нить разговора.

— Валерий Яковлевич, вы даже пояснили москвичам, чем вызвана спешка — больны, мол, раком, дни сочтены, поэтому хотите оставить на память детям и внукам себя как живого.