Светись своим светом - Михаил Абрамович Гатчинский

когда сбросили царя. Потом — вторая. Земли помещиков крестьянам раздают. По-новому все. И новое действительно все окрест всколыхнуло. Куда пугливость у народа подевалась?

Из Нижнебатуринска приехал Кедров. Пригласил всех на сходку. Собрались прямо на лужку позади дьяконова двора. Мужички пересмеивались: и баб, вишь, на сходку зазывают, вырядились, что на гулянку.

Кедров в Комаровку наведался не зря: велено создавать комитеты бедноты. И ведь до чего дело дошло: председателем комитета избрали хромоногого Фомку Голопаса, у которого и фамилии-то настоящей не было. И ее, Дашу, вместе с ним ввели в комбед. Поначалу отнекивалась: мое дело людей лечить. Не послушали: грамотная, протоколы будешь писать.

— Как живешь, Колосова? — остановил ее Кедров, когда возвращалась к дому. Задал и второй вопрос: — Сын у тебя, кажется?

— Сын.

— В чем нуждаешься?

— Ни в чем.

— Ходят ли комаровцы в амбулаторию?

— Чего ж не ходить им. Хворей хватает. Да вот с лекарствами не густо.

— Будем помогать. — Записал ее просьбы к себе в книжечку.

Протоколы… Новые понятия входили в Комаровку. Как разобраться, как найти свое место в неукротимом буреломе? Хлопот прибавилось. Хлеб приходилось отдавать по разверстке в город. Богатеи утаивали, закапывали зерно в ямы, вывозили втихую на базары подальше — в селения соседнего уезда. От Кедрова пришла бумага: хлеб отбирать круче, и прежде всего у кулаков. Оставлять из расчета по двенадцати пудов на душу, А кто запасся картофелем, тому по девять.

— Так распорядилась Советская власть, поскольку в городах рабочий класс голодует, — сказал Фомка, после того как она зачитала комбедовцам бумагу. А ей никак не преодолеть нажитой годами робости перед амбарами, коих сроду сама не имела.

Фомка, теперь его кличут Фома Лукич, сменил — давно пора! — лапти на русские сапоги. Ходит в них от избы к избе, на поле, в соседние деревни. Выбирает в своей обнове места посуше. Но в непогодь грязища в Комаровке такая, что хоть меси, хоть караул кричи.

Довелось ей побывать на волостном крестьянском съезде. Перед всеми вслух читали речь Ленина. Еще плохо, очень плохо понимала, что к чему. Но ясно припомнила клетчатый узел, который припрятал у нее в кладовке Фомка, и слова листовок: «…Развязать путы… путы бесправия, голода и темноты».

Вскоре стало известно, что в Москве совершено злодейское покушение на жизнь Ленина. Ленина!

Комаровка претерпевала величайшие превращения.

Снова приехал Кедров. Злой, гневный. Собрал комитетчиков. И пошел говорить! С севера, от Белого моря, напирает армия англичан и французов, высадившаяся с кораблей на Мурмане и в Архангельске. Там нашим туго, понимаете? С востока наступают чехословаки, бывшие военнопленные. Они заняли Урал, часть Сибири, вошли в волжские города Самару, Сызрань, Симбирск. А в Ярославле — слыхали? — эсеры пытались вкупе с монахами и белогвардейцами поднять восстание против Советской власти. А вы, граждане бедняки, перед кулачьем на попятную.

— Это же преступление! — возмущался он. — Зерно уплывает, кулаки тайком по ночам ведут обмолот, а вы рты разинули.

Приказал: раз учет хлеба в копнах ни к чему не приводит, проверять его в натуре в каждом дворе, поголовным обходом.

— Или не понимаете, — продолжал он горячо, — что комитетам бедноты положено защищать интересы трудового народа? Что враги ваши — богатеи, спекулянты, мародеры и самогонщики?.. К старому нет и не будет возврата! — хлопнул ладонью по столу и — может так показалось Даше — задержался взглядом на ней.

Хорошо, что на свете есть такие, как он, неподкупные, закаленные правдою, люди.

Неожиданно комаровскую фельдшерицу вызвал Нижнебатуринский здравотдел. Им ведал Соколов.

— Получишь врача, Дашенька, — сообщил он. — В неделю раз на прием хватит?

— Хватит.

Спросил о делах на участке, хотя знал, в чем там нужда. Кого взяла в санитарки? Кто за крестником присматривает, пока объезжает деревеньки? Есть ли в Комаровке сахар? Как всегда, говорит сначала о незначащем. Зачем уводит в сторону? Где ж оно, главное?

Положил ей на голову руку и тепло, словно дочери:

— Письмо тебе, Дашенька. И мне отдельно. Прочтешь — потолкуем.

Сел подальше к столу и занялся бумагами. По голосу, по тому, что долго тянул, по этим словам: «Прочтешь — потолкуем» — догадалась: письмо от человека, который был ей так дорог. Был?

«…Если скажешь мне «приезжай», — писал Сергей Сергеевич, — брошу все и приеду. Приеду».

«Если скажешь…» А если не скажу? По всему ясно: хочет остаться в Питере. Нет, силком мне тебя не надо. Брать взаймы любовь у другой не хочу.

Соколов поднял голову:

— Прочла?

— Да.

— Не ожидал от Сергея Сергеевича.

Встала. Заправила конец платка за борт полушубка. Пальцы — ледяные сосульки.

— Пойду я.

Что ж, навидалась в своей жизни досыта всяких трудных бабьих судеб. Собственная в конце концов не хуже.

А ведь не так уж тебе, Даша, было плохо. Советская власть даровала тебе и твоему сыну жизнь совсем непохожую на прежнюю. Ты крепко стоишь на ногах. Себя и сына прокормишь.

Мальчуга растет здоровеньким, драчливым. С каждым днем познает он в мире прежде незнаемое. Чем дальше, тем больше походит лицом на отца. Ты, Даша, записалась в коммунистическую ячейку, а сынишка в школу пошел.

— Нельзя, Дашк, отдавать всю свою жизнь одному только ему… сыночку, — вразумлял Фомка, сам к тому времени заимевший семью. — Что одной-то мытариться?

И слушать не хотела. Есть у нее великая, чистая радость: сын. И никого, никого больше ей не нужно.

Шли годы. В село дали электрический свет. Впервые избы без керосиновых ламп. Фонарей на улице, правда, маловато — возле сельсовета, клуба и мельницы.

Далеко раскидала Комаровка своих детей. Иные, даже прочно осев в крупных центрах, не теряют связи с сельчанами. А кое-кто, завладев дипломами, возвращается обратно к земле — зоотехниками, агрономами, учителями. В воскресные дни девчата и парни, как и встарь, выходят на гулянку. Какой была Комаровка, как худо в ней жилось, многие уже и не знают. Это — история. Нынче все идет по-иному. Другая одежда, другие песни поют. Так что лапотная, сермяжная глухомань юродивого горемыки Проньки навечно канула в прошлое.

Пьянки? Драки? Случается и такое. Сватов к невестам тоже подчас, по старым обычаям, засылают. Церквушечка уцелела. Но, вместе с тем, над соломенными избами поднялись пики радиоантенн. Комаровка слушает передачи из Глыбинска, из самой Москвы, и никто не считает это кознями антихриста.

За домом в третий раз проголосил петух. Возле окон зашуршал листьями тополь.

Дарья Платоновна взглянула на сына: сидит на ступеньке, лущит зубами ветку, тоже свои думы думает.

— Посмотри, мальчуга: светает, пойдем досыпать.

Глава VI

Осенний ветер шебаршит в листах кровельного железа, рвет клочья с туч,