Невская легенда - Александр Израилевич Вересов

от воротной башни бегает по острову, орет, ругается. Мнится ему — всё делают не так, не сноровисто, без разума.

Около Головкина задержался, посмотрел, как он белыми пальцами тычет, показывает солдатам, куда ряжи опускать. Головкин увидел царя, побледнел, засуетился.

Петр ногой пнул бревно, туповато затесанное, сунул топор постельничему:

— Руби!

Гаврила Иванович неловко ударил, лезвие скользнуло по мокрому дереву. Петр зло округлил глаза:

— Крепче руби!

У Головкина разъехались по шву лазоревые, дорогого бархата штаны. Видна белая рубаха. Зазорно.

Петр ухмыльнулся. Размахивая волосатыми ручищами, побежал к Флажной башне. Два дня назад над нею развевался шведский флаг. Теперь полоскался по ветру петровский зеленый штандарт. Строившийся здесь бастион вдавался в озеро. Работали семеновцы вместе со своим полковником.

Спутались в махине веревки. Баба застряла в выси. Бомбардирский капитан с разбега ухватился за пеньковый конец, кричит Голицыну:

— Чего смотрел? Заводи снасть!..

Сергей Леонтьевич Бухвостов долго стоял на мысу у Флажной башни. Ладога дышала холодом. Но сержанту не хотелось уходить. Жадно смотрит-не-насмотрится на озерное раздолье. Запоздалая чайка с криком пролетела к синему дальнему берегу.

— Вольно тут, хорошо, — говорит Бухвостов Голицыну.

Петр, накричав, убежал на другой конец острова, и князь успел позабыть его гневные слова. Скроил рожу, показал, как бомбардирский капитан шагает, по-журавлиному вытягивая ноги…

С того часа, когда Сергей Леонтьевич повидал Голицына на штурме, проникся к нему уважением. Так солдат уважает солдата, с которым рядом в битву идет, пополам делит и хлеб, и судьбу.

Узнав, что Михайла Михайлович стал владельцем села Оглоблино, сержант порадовался. Тогда же решил — надо с полковником поговорить начистоту. Он все поймет, уразумеет, поможет. Но не было случая для такого разговора. Сейчас время подходящее.

Голицын положил руку на плечо Бухвостова.

— На холодке дышится легко, — сказал Михайла Михайлович, — а гляди-ка, скоро морозы пожалуют…

Сергею Леонтьевичу вдруг с удивительным ощущением яви припомнились бойкие, с золотинкой глаза Ждана Чернова. Ему уж не полюбоваться этим простором, не наполнить грудь осенней, бодрящей стужей.

— В семеновском полку, — повернулся Бухвостов к Голицыну, — воевал солдат из твоего теперешнего села, Жданом звали.

— Рыжий-то? — откликнулся Михайла Михайлович. — Отвоевал он, а жаль. Сметливого холопа я потерял.

— Ты потерял холопа? — внезапно холодея недобрым чувством, переспросил Сергей Леонтьевич. — Солдат погиб, как настоящий герой. А ты говоришь — холоп!

— Так кто же он? — Голицын взметнул свои соболиные брови. — После войны, вернулся бы Ждан в деревню, может, я его старостой бы поставил… Я князь, он холоп. Это уж от бога… Ты что, Леонтьич?..

Бухвостов вывернул плечо из-под руки Голицына. Конечно же, он прав. Ничто не изменилось. На приступе, под огнем, командир семеновцев крикнул солдатам: «Братья!». Так что же, он и сейчас будет называть их братьями?

И опять, опять припомнились смелые глаза с золотинкой…

Сержант подумал о себе — он природный конюх, и мыслит, как конюх. Не понять ему князя, гедиминовича, владеющего неисчислимыми богатствами и людьми, смердами, рабами.

Сергей Леонтьевич угрюмо зашагал прочь.

Голицын озадаченно повел бровями. Что это, право, нынче все недовольны им. А он собой вполне доволен. И день такой славный.

Михайла Михайлович вернулся к солдатам, распутавшим снасть, но еще не подтащившим бревна к махине. Он по-петровски ощетинил усы и петровским баском рявкнул:

— Копаетесь тут!..

Летят дни. Солнце, встав над Ладогой, застает русских воинов в трудах. Уходит солнце на покой, а они все копают, рубят, отлогие берега острова выкладывают булыгой. Работают от света до света. Строят в крепости бастионы.

Начинался ледостав. Из озера выносило в Неву серые льдины. В протоках они кружились, сталкивались, ломались с гулким треском.

Теперь уже ясно, что шведы не скоро соберут силы, и вряд ли вернутся к Орешку. Не опомнились еще от поражения.

На всякий случай в Шлиссельбурге был размещен гарнизон — три полка с достаточным запасом ядер, пороха, продовольствия. Остальные пехотные полки ушли в Псков и Новгород на зимовые квартиры[7].

Щепотев попрощался с Окуловыми. На островном бережку обнялись, расцеловались. Отец и сын водой отправлялись к себе, в Олонец. Спешили, опасаясь, не затерло бы лодку льдом. Щепотеву — держать путь в другую сторону.

Гвардейские полки Преображенский и Семеновский чинили амуницию. Одевали чехлами знамена. Кормили лошадей перед дальней дорогой.

Со всей армии собрали лучших литаврщиков, гобоистов, сиповщиков. Среди них был и Трофим Ширяй.

Гвардия шла к Москве.

2. БЕЛОКАМЕННАЯ

На дневку остановились в Вышнем Волочке.

Сергея Леонтьевича потянуло побывать в Оглоблине. Он оседлал коня и по ранней пороше поехал в село.

Мелкая речушка замерзла до самого дна. Знакомые петляющие берега занесло снегом; конь проваливается по брюхо.

В селе было тихо. На соломенной крыше амбара лежала зубьями вверх борона. Где-то мычала корова. Собачонка вывернулась из подворотни, лениво залаяла.

Лишь на боярском подворье людно. Не слезая с седла, Сергей Леонтьевич увидел князя Голицына, окруженного дворней.

Стоял он почти на том же месте, где Бухвостов впервые свел знакомство с Оглоблиным Меньшим. Но не было собачьих свор. Не было и шутов с дудками.

Молодой черноусый полковник, красиво избоченясь, говорил что-то своим новым крепостным. Говорил строго, но милостиво — так казалось по выражению его лица. Лысый старик стал на колени, лбом стукнулся о пол, подполз, поцеловал княжескую руку…

Бухвостов толкнул коня шпорами, поехал к краю села.

Возле хатки на обрыве соскочил, подошел к колодцу. Вода в нем совсем высохла, виднелось промерзлое комковатое дно.

Хатка осела на бок, бревна расщелились. В пустые оконницы нанесло много снега.

Повернув за угол, сержант увидел Родиона. Он стоял с опущенной головой, руки сжаты на груди.

Немой заметил Сергея Леонтьевича, но даже не повернулся к нему. О чем думал солдат? Об отце с матерью? О семье, которой нет? А может быть, просто о хате — надо бы подпереть ее, не то совсем развалится…

Долго не решался сержант подойти к немому. Потом легонько тронул его за руку.

— Полно, Родя. Поедем.

Солдат выпрямился. Его конь стоял у прясла; разогрев дыханием снег, пощипывал прошлогоднюю траву. Бухвостов разглядел деревянный сундучок, притороченный к седлу.

Сержант и Родион отправились через все село пешком, Лошадей вели в поводу.

За гумнами около избы, похожей на сараюшку, немой начал торопливо отвязывать сундучок. Взял его в обе руки. Подошел к двери и остановился, словно запнулся о порог.

Подумал, тяжело вздохнул и плечом толкнул дверь. В избе было темно. Сергей Леонтьевич не сразу заметил старую женщину, сидевшую одиноко за столом. Она узнала немого. Подошла к нему, ласково сказала:

— Родюшка…

Но увидела сундучок,