Недоросль имперского значения - Дмитрий Луговой

В один из дней, ближе к концу августа, мне неожиданно принесли конверт, подписанный Ломоносовым. В нём обнаружился сложенный вдвое листок, в котором учёный просил наисрочнейше прибыть к нему. Без объяснения причин такой спешки. Учитывая, что я всего пару часов назад был на Большой Морской, просьба странная, но почерк был явно его. Уж за время общения с ним, я успел основательно покопаться в записях Михайлы Василича, и запомнить особенности его каллиграфии. Да и конверт передал знакомый человек из дворцовой прислуги. Так что я как был, налегке, шустренько пробежался по дворцовым коридорам и выскочил на улицу.

Прямо у входа, в сгущающихся синих сумерках, обнаружилась ждавшая меня карета. На месте кучера сидел лакей из дома Ломоносова, что утвердило меня в мысли о том, что случилось действительно нечто экстренное – я и не знал, что у учёного есть такое средство передвижения. А тут он даже за мной его прислал, хоть и ходу до его усадьбы было всего ничего, особенно, если пробежаться.

Открыв дверь, я увидел незнакомого мужчину, который призывно махнул рукой, бросив единственное: «Шевелись!». Не успел я вскочить вовнутрь, как мы тронулись, резво набирая ход. И лишь когда постукивание брусчатки по ободам колёс слилось в сплошной дребезг от сумасшедшей скорости, мне под лопатку ткнулось что-то очень острое, и я услышал: «Молчи, и не рыпайся, если жить хочешь!».

* * *

– Как пропал?! Вообще пропал? – Екатерина аж подскочила на стуле. Потёмкин, очень тихо сообщивший тревожную новость, утвердительно кивнул. – На сегодня достаточно, прошу покинуть нас.

Чиновники, присутствовавшие в кабинете, видя неординарность ситуации, и, не желая раздражать вспыльчивую императрицу, поспешили ретироваться. Кроме Грица остались лишь Алексей и Владимир Орловы.

– Григорию доложил?

– Нет его в городе, матушка. Отправил конверт вдогонку.

– Хорошо. Докладывай.

– Почти и нечего докладывать. Вчера получил послание от кого-то, выскочил быстро, но без волнения. У входа карета ждала, чья – неизвестно, никто не опознал. Больше здесь не появлялся, и у Ломоносова его не было. А кроме как здесь, да там, Степан ранее нигде на ночь не задерживался.

– Что девица Гончарова? – Екатерина начала цепляться за наиболее безобидные сценарии.

– С утра была на месте. На полдень, правда, выезд планировали с другими девицами. – Алехан, курирующий Машу, уточнил, посмотрев на часы: – Почти час, как выехали.

– Разыскать и вернуть немедля! – Орлов с коротким поклоном удалился.

– Вам особая задача, – государыня перевела взгляд на Потёмкина и оставшегося Орлова…

Менее чем через два часа собрался экстренный консилиум. Присутствовали все, кого Екатерина повелела собрать, кроме Алексея Орлова. Спешно вернулся даже Григорий, нагнанный тревожным посланцем. Поскольку не все из присутствующих были посвящены в тайну происхождения попаданца, Екатерина, подыскивая слова, обвела взглядом двадцать присутствующих персон.

– Господа. Наше решение собрать вас здесь в столь стремительные сроки, продиктовано крайней необходимостью. Скажу сразу: пропал человек, чья польза для государства нашего может быть значительна весьма, особливо в науках наиважнейших. Поиски уже ведутся, но и времени прошло достаточно, чтобы они оказались бесполезны…

Императрица сделала паузу, давая присутствующим переварить услышанное. В глазах непосвящённых не выражалось ничего более послушной заинтересованности с толикой озабоченности. А вот Ломоносов и Косолапов, моментально смекнувшие, о ком идёт речь, явно напряжены. На этой паузе бесшумно приоткрылась створка двери, и в кабинет легко скользнула богатырская фигура Алехана. Пользуясь тем, что находится за спинами собравшихся, он отрицательно покачал головой и бессильно развёл руками. Екатерину эта безмолвно высказанная новость неожиданно успокоила:

– Впрочем, остаётся вероятность того, – она натянуто усмехнулась, – что в деле сём замешаны дела амурные, и пропажа вскоре сама объявится. Тем не менее… думается мне, господа, что в последнее время мы чрезмерно расслабились. Сколько прожектов тайных реализуем, сколько новшеств, до которых любая держава добраться бы мечтала. А об опасностях мы как бы и позабыли вовсе. Да и секретность усилить необходимым считаю. Персоны же значимые, – Екатерина кивнула шефу Петербургской жандармерии, – отныне под неусыпный надзор поместить повелеваю. В первую очередь это касается господ Ломоносова, Кулибина и Косолапова.

– Но, ваше императорское… – начал, было Ломоносов.

– Не возражать! – в тоне императрицы было достаточно гневных ноток, так что учёный предпочёл покорно поклониться. Екатерина продолжила, блеснув недавно позаимствованным к Степана названием: – Охрану полигонов испытательных усилить трижды. Люд работный, что на них занят, на побывку не отпускать. Чтоб не роптали, довольствие денежное увеличить. Хотя… нет, пока не стоит, просто посулите, и достаточно.

Екатерина говорила ещё около четверти часа, раздавая чёткие указания, после чего отпустила всех непосвящённых. Оставшись в более узком окружении, она устало опустилась в кресло.

– Алексей Григорьевич, – обратилась к Орлову, – ну, что там, рассказывай.

– Прости, матушка, – Алехан повинно склонил голову. – Известно так же крайне мало. Девицы-то без Гончаровой отбыли, не дождавшись. А я, грешен, не уследил. Выяснилось, что с утра раннего никто Марию Афанасиевну не видел.

– Да что ж это такое-то? – Екатерина чуть не сорвалась на крик. – В нашем же дворце, у нас под носом, чёрт-те что творится. Эдак завтра и меня не досчитаетесь!

– Прости, государыня, – ещё ниже склонился Орлов.

– Ладно, не время истерики устраивать, – согласилась Екатерина, остывая. – Какие предположения будут? Кроме, конечно, того, что голубки наши сейчас воркуют где-то наедине.

– А предположений, собственно, немного, взял слово рассудительный Владимир Орлов. – Мне два исхода видятся. Либо похищены с целью выведывания секретов, либо похищены и убиты, дабы нам оных не досталось. И первое вернее. Во втором случае девица злодеям без надобности.

– Что ж, сие очевиднее всего. Но – кто?

– Нашим Степан ни к чему, – продолжил рассуждать Орлов. – Из заграницы… думается на три державы кивать должно: Англия, либо Австрия, либо Пруссия. Бурбоны тоже могут, но сомнительно. Как и островитяне – они, мне кажется, по-другому действовали бы.

– Значит или маменька[1], или Ирод, – задумчиво кивнула Екатерина. – Что ж пока примем это. Насколько мы можем быть уверены в Степане?

– Вопрос сложный, – принялся рассуждать Григорий Орлов. – Насколько я понял, наказаний телесных в веке двадцать первом нет. Может и поддаться отрок наш из страха. Да и участь Марии может серьёзным козырем оказаться. Ведь, кажется, влечение взаимное у них? – вопросительно взглянул он на брата. Алексей, до сих пор чувствовавший свою вину, только кивнул.