Бумеранг судьбы - Татьяна де Ронэ

Мое сердце колотится. Больно… Я выбился из сил, хотя двигаться мне пришлось не много. Я медленно сажусь. Слышу, как бежит вода. В комнату возвращается Мелани, садится рядом и кладет голову мне на плечо.

– Похоже, я в первый раз вижу тебя таким рассерженным, – шепчет она. – Тебя кто угодно испугался бы.

– Как Люка?

– В объятиях Морфея.

– Спасибо, – говорю я очень тихо.

Какое-то время мы сидим, прижавшись друг к другу. Я вдыхаю ее такой знакомый запах. Смесь лаванды и каких-то пряностей.

– Астрид много чего пропустила, – замечает Мелани.

Странно, но первой на ум мне приходит не Астрид, а Анжель. Мне хочется, чтобы именно она оказалась сейчас рядом, гибкая и теплая. Я хочу услышать ее саркастический смех, ощутить ее волнующую нежность.

– Когда ты ударил Арно, ты стал похож на нашего отца, – ласково говорит Мелани. – Он именно так поступал, впадая В ярость.

– Я впервые в жизни ударил сына.

– Тебе плохо?

Я вздыхаю.

– Даже не знаю. Единственное, что я чувствую, – это бешенство. Да, ты права. Я еще никогда не был так зол.

Я не говорю Мелани, что досадую на себя. Я считаю, что несу ответственность за поведение Арно. Почему я был тряпкой? Никогда не заставлял следовать установленным мною правилам, как это делал мой отец. После разрыва с Астрид я больше всего на свете боялся, что мои дети будут любить меня меньше, если я стану вести себя с ними строго и авторитарно.

– Перестань об этом думать, Тонио, – успокаивающе говорит Мелани. – Иди спать. Отдыхай.

Я не знаю, хочется ли мне спать. Мелани устраивается на мочь в комнате Марго. Я еще какое-то время сижу на диване, перелистывая альбом со старыми фотографиями из Нуармутье. Смотрю на черно-белые изображения своей матери и вижу незнакомую женщину. Я чувствую, как понемногу погружаюсь и неприятную дрему.

Воскресным утром Мелани и Люка едут завтракать на улицу Дагер. Я принимаю душ и бреюсь. Когда из своей комнаты появляется Арно, мне все так же нечего ему сказать. Мое молчание, похоже, приводит его в замешательство. Склонившись над «Journal du Dimanche», я не поднимаю головы, когда он, волоча ноги, входит на кухню. Мне не надо смотреть на него, я и так знаю, что на нем пижамные штаны бирюзового цвета, грязные и помятые, что у него обнаженный торс, выставляющий на всеобщее обозрение худую спину и торчащие ребра. У него прыщи между лопатками, а длинные волосы выглядят засаленными.

– Ну и что в этом такого? – наконец заговаривает Арно, шумно пережевывая свои кукурузные хлопья.

Я не отрываюсь от газеты.

– Ну скажи хоть что-нибудь, а? – дрожащим голосом просит он.

Я встаю, складываю газету и выхожу из кухни. Мне нельзя находиться с ним рядом. Я испытываю такое же сильное отвращение, как и тогда, в машине. Я не знал, что когда-нибудь буду так думать о своем сыне. Дети часто говорят, что испытывают отвращение к родителям, и очень редко такое можно услышать от родителей. Наверное, это запретная тема, о таком предпочитают умалчивать. Астрид, которая родила этих детей, которая носила их в себе, никогда не сможет испытать это чувство к своему сыну.

Звонок в дверь. Я смотрю на часы. Почти полдень. Для Люка и Мелани слишком рано, они недавно ушли. Наверное, это Марго. Она могла забыть ключи. Я боюсь оказаться лицом к лицу с дочерью и не суметь выразить ни нежности, ни сочувствия, которые испытываю к ней. Я со страхом открываю дверь.

Но на пороге я вижу не миниатюрную фигурку Марго, а высокую женщину в рокерской кожаной куртке, джинсах и черных ботинках. Под мышкой у нее мотоциклетный шлем. Я немедленно сжимаю ее в объятиях. С дикой силой прижимаю к себе. Она пахнет мускусом и кожей – одуряющий аромат. Я слышу за своей спиной скрип паркета. Это Арно, но мне на это плевать. Он никогда не видел меня с другой женщиной.

– Я подумала, что тебе понадобится утешение, – шепчет Анжель мне на ухо.

Я радостно приглашаю ее войти. Арно все так же неловко топчется сзади, не в силах поверить своим глазам. В нем еще не заговорил бесцеремонный подросток, он не сводит глаз с рокерской куртки.

– Привет. Я Анжель. Фанатею от твоего отца, – говорит она спокойно, осматривая моего сына с головы до ног. Потом протягивает ему руку и показывает в лукавой улыбке прекрасные белые зубы. – Кажется, мы уже встречались. В больнице, этим летом.

На лице Арно написаны удивление, шок, смущение и удовольствие. Он пожимает руку Анжель и удирает, как перепуганный заяц.

– Все хорошо? – спрашивает она у меня. – У тебя такой вид…

– В могилу краше кладут, – говорю я гримасничая.

– Раньше ты был повеселей.

– Эти последние двое суток были…

– Интересными?

Я снова ее обнимаю, зарываясь носом в блестящие волосы.

– Утомительными. Это ближе к истине. Даже не знаю, С чего начать.

– Значит, не стоит и начинать. Где твоя комната?

– Что?

Ее улыбка нетороплива и плотоядна.

– Ты прекрасно меня слышал. Где твоя комната?

Я ложусь спать, и моя кожа хранит ее запах. Рычание «харлея» разрывает тишину этой воскресной ночи. Она уезжает. Анжель была со мной целый день. Я знаю, что она вернется, и эта мысль меня успокаивает. Благодаря Анжель во мне зародилась новая жизненная сила, подобно тому, как ее жидкость для бальзамирования, введенная в тело «пациента», возвращает ему цвета жизни. Наша с ней история началась с хорошего секса и пока не претендует на большее, хотя и хороший секс сам по себе – штука очень полезная. Мне нравится прагматический склад ее ума, привычка всегда стоять обеими ногами на земле, даже в такие моменты, которые лично мне кажутся ужасными… Мы по очереди обсудили все волновавшие меня вопросы – здесь же, в моей постели, прижавшись друг к другу.

Марго. Получила ли она психологическую помощь? Смогла ли выговориться, рассказать, как страшно и больно видеть смерть лучшей подружки? А ведь это необходимо. Анжель объяснила мне, как подростки относятся к смерти: некоторые после такого потрясения теряются, пребывают в состоянии шока, а другие, как она сама, к примеру, выходят из этой ситуации повзрослевшими, обретая некую жесткость, которая остается с ними на всю жизнь.

Арно. То, что я дал ему пощечину, бесспорно, принесло мне облегчение, но, если смотреть правде в глаза, это не поможет нам наладить контакт. Анжель считает, что нужно выбрать момент и поговорить с ним, поговорить по-настоящему. Да, я должен установить для него некие рамки, да, у меня есть для этого все основания, но мне придется проявить твердость и придерживаться новой линии поведения. Услышав эти слова, я улыбнулся, поглаживая нежный изгиб ее бедер. И прошептал что-то вроде: «Что ты знаешь о подростках? Или у тебя есть ребенок, о котором ты забыла мне рассказать?» Она повернулась и воззрилась на меня в слабом свете лампы. Что я знаю о ее жизни помимо ее профессии? «Почти ничего», – пришлось мне признать. Оказывается, у нее есть старшая сестра по имени Надэж. Она разведена и живет в Нанте. У Надэж трое проблемных детей-подростков – четырнадцати, шестнадцати и восемнадцати лет. Их отец снова женился и отказался принимать участие в их воспитании. Анжель заняла покинутое им место главы семейства. Она бывает строга, это правда, но всегда честна и справедлива. Каждую неделю она ночует в Нанте, у сестры. Это не составляет проблемы, поскольку от больницы в Лору до дома сестры порядка двадцати километров. Анжель любит этих детей, даже когда они ведут себя как исчадия ада. Поэтому она все-таки знает, о чем говорит, когда речь идет о подростках.