Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

- Могли бы просто спросить меня.

- Я тогда не знал, то это понадобится. Забавно, и вы сами не сказали. В ту ночь, в Пурификапексе. Ведь это чертовски большое совпадение.

- Всего лишь.

- Вот. Вы точно не сильны в сарказме.

- И какую пользу это несет в нашей ситуации?

- О, не знаю. Посмотрим, может, вы сообразите. Итак, здесь, на Трепаном Бранном Поле, мы имеем вас, Живой Кулак Хрила пред Рукой Мира, вы наделяете Верную Руку Ма'элКота авторитетом вашего Бога. И вы не видите ничего важного в том, что выиграли титул Поборника в тот самый клятый день, когда Ма'элКот истинно Вознесся?

Она даже не моргнула. - Может, вы сумеете объяснить эту связь.

Объяснить? Вот дерьмо. - Это, гм... сложно.

- Как, кажется, всё.

Он пожевал изнанку губы. - Слушайте. Вы сыты?

- Простите?

- Всю ночь вы... - Он небрежно махнул в сторону груды мертвых гриллов, - трудились, а я ничего не ел, кроме полкруга кровяной колбасы, и подумал, что если, может... мы купим себе завтрак? И я попробую объяснить некоторые насущные факты последних дней. Потому что они не таковы, какими вам кажутся.

Она выглядела смутно озадаченной. - Вы хотите купить завтрак ... мне?

- Ну... - Он развел руками, тоже чувствуя себя озадаченным. Но чем дольше он об этом думал, тем лучше казалась идея. - Ага. Найдем, где перекусить. Если не хотите разделить со мной колбасу.

- С вами колбасу? Фримен Шейд... - Она склонила голову, в глазах снова заблестела холодная рассудочность. - Вы флиртуете со мной?

- Я...

"Святая срань", подумал он. "Флиртую?"

Намек на умеренно ехидную улыбку растянул уголки ее рта, и чем дольше она ждала ответа, тем шире улыбалась - но прежде чем он решил, какой ответ правильнее, если нет ни малейшего ключа, как отвечать безумно опасной суперженщине-убийце, которая ведет себя так, будто может решить, что с ним стоит сблизиться... рыцарь за ее спиной швырнул еще одного огриллона в кучу серокожих мертвяков.

И мир взорвался ему в лицо.

Пустая белая разобщенность

Вечно мгновенная

Наконец он открыл глаза.

Бурое и серое и черное клубилось и вертелось вокруг. Туманно-размытые формы нависали и отступали, двигались, меняли очертания, двоились и троились, синхронно мерцая в абсолютном молчании.

Не такое утро он помнил.

Ему стоило просто выспаться. Ничего важнее он не мог придумать, и никогда еще не ощущал себя таким уставшим. Но эта койка, похоже, относилась к числу Десяти Самых Неудобных В Письменной Чтоб Ее Истории: он лежал на груде ломаных ящиков. Пытался ерзать в поисках подобия комфорта, но тут сплошные выступы и углы, и ноги его не работали. Он вообще их не чувствовал.

Теперь день пришел в полное, мать его, соответствие.

Сколько треклятых раз он просыпался вот так? Снова обделался, как обычно? Но хочет ли он знать?

Он ощутил дрожь под спиной, словно колючая койка отозвалась на громовые шаги; секунду спустя горячий дождь пролился на губы и язык инстинктивно высунулся. Горячий дождь был на вкус словно кровь.

Он начал понимать: это гнилое утро станет предвестием чего-то куда худшего.

В каком пекле он оказался, а? Откуда этот кровавый ливень? Бурое и серое и черное могли оказаться каким-то дымом, он не мог сосредоточить зрение, чтобы убедиться... и откуда эта вонь, а? Кухня горит?

Пахло вроде бы... уткой.

Он попытался сесть, но нечто большое и мягкое и, кажется, мокрое лежало поперек, и руки тоже плохо слушались, но он сумел упереться локтями в острые края ящиков - камней? кирпичей? - и приподняться так, чтобы видеть...

На его животе лежала, лицом вниз, мертвая девочка.

Какого хрена?

- Шен... Шенна? - Онемелый, не желавший сотрудничать рот отказывался рождать понятные слова. Говорил ли он? Это же было каким-то сном. Должно было быть: он говорил, но не имел голоса.

Шенна... что они сделали... что ты...

Нет - нет, погоди...

Он вспомнил. Его жена мертва. Типа того. Уже давно. Почти так же, как эта девочка.

Так кто она, на хрен?

Глаза все еще не могли найти фокус, но он смог прищуриться, и размытое марево стало более осмысленным; но Иисусе, каким месивом она оказалась. Затылок превратился в лужу кровавых мозгов, шея искривилась, как у повешенной. Одежда в клочьях.

Как и спина.

Узлы позвонков блестели под алыми полосами - старая слоновая кость в смеси с желтым жиром; темно-красные мускулы наслаивались на ребра, еще пара костей торчала наружу и он даже не мог понять, что за кости, так они были не к месту и слишком большие для человечьих... и прежде чем он смог найти хоть какой-то хреновый смысл, глаз уловил движение и дернул головой, и напряженный прищур позволил заметить нависающее пятно, тень...

Подобного горе огриллона.

Он вышел из дыма, объятый пламенем, голова мотается, глаза опущены, рыщут по земле; в руке была увеличенная под гриллову стать версия моргенштерна и моргенштерн обрушился, и он вновь ощутил содрогание под спиной, безмолвное, хотя булава пала на окованный сталью череп человека, лежавшего в груде обломков - и когда взлетела ввысь в брызгах свежей крови, голова огриллона повернулась...

И глаза увидели его.

Он как-то ощутил, что тварь его узнала.

Дважды расщепленные губы поползли, обнажая залитые кровью клыки, и зашевелились, хотя он не слышал голоса. Тварь шагнула к нему, огромное оружие заслонило пульсирующую рану закопченного дымом солнца, а он мог лишь лежать на почве с мертвой девочкой поперек живота и глазеть вверх в онемелом непонимании, готовясь умереть...

Он закрыл глаза.

Но не умер - напротив, ощутил, как мертвое возвращается к жизни. Девочка на животе...

Пошевелилась.

Когда он снова открыл глаза, она как-то сумела встать на колени и хотя голова моталась, мертвее некуда, кулак вонзился в набухший, покрытый тряпкой пах огриллона быстрее, чем мог уследить глаз и огромная лапа грилла поднялась над землей и он повернулся на острие кулака и упал мордой вниз, содрогаясь, в месиво битого кирпича.

Ох. Она была лишь по большей части мертва.

Ближе к Шенне, чем он думал.

Мертвая девочка потянулась назад, словно хотела пощупать спину. Пальцы сомкнулись на узлах одной из необъяснимо больших костей и вытянули ее из плоти, из окровавленных ребер. Конец был зазубренным как пила, расщепленным; она поползла к телу бьющегося огриллона и вонзила кость в шею. Словно рычагом, подтащила голову к себе