Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман - Марлена де Блази

— Что ты делаешь? Как ты можешь есть, когда нам негде жить? — заныл мой герой.

— Я живу моментом, — пояснила я. — У меня больше нет дома, но есть утка, и прежде чем ты объявишь ее к продаже, я доем. Во всяком случае, именно ты этого хотел, и ты этого добился. Все к лучшему, — рассуждала неисправимая оптимистка, перемазанная жиром, убеждая усатого сенсуалиста выпить кагора. Возвращение мистера Ртуть. А если не колебаться хотя бы два счастливых дня в году?

К концу нашей первой недели в Нью-Йорке предложение и контрпредложение, а также контр-контрпредложение были рассмотрены и приняты. Майетто будет платить только в том случае, если мы снизим нашу безжалостно задранную цену. Поскольку Гамбара знал, что у нас нет срочной необходимости продавать дом, он предложил Фернандо пострелять по звездам, то есть задрать цену, что Фернандо проделал виртуозно. Вернувшись в Венецию, мы встретились с Гамбарой, который сказал, что Майетто хочет вступить во владение через шестьдесят дней, но мы запросили девяносто, и Майетто согласился. Пятнадцатого июня мы выедем. Куда, нам предстояло узнать. Мы говорили друг другу, что должны усердно продолжать осмотр возможного жилья. Если не найдем ничего подходящего, сдадим вещи на хранение и снимем меблированную квартиру в Венеции, пока не подыщем жилье. Мы себя в этом убедили, но Фернандо волновался, страшась неудачи, а однажды утром попросил меня поехать вместе с ним на работу утренним катером.

Мы вышли прямо к заднему фасаду банка, будто он забыл, как туда входить, и когда встретили снаружи одного из служащих, Фернандо протянул ему ключи и сказал: «Arrivo subito. Я сейчас приду».

Мы шли назад по Сан-Бартоломео, мимо почтового ведомства, пересекли Понте делл’Олио, и все это время мой герой не произнес ни слова. Светлейшая была прекрасна сегодня утром, выглядывая из мартовских вуалей. Я спросила, согласен ли он с этим, но он меня не слышал. Мы зашли в «Занон» на кофе, затем двинулись к Понте Сан-Джованни Хризостомо, словно эта дорога вела к банку, а не назад. Мы почти бежали вдоль Калле Дольфин и через другой мост вышли на Кампо Санти-Апостоли, где было полно детей, которые с криками бежали в школу, и затем через Кампо Санта-София прошли на Страда Нуова. Он молчал, пока мы не свернули в переулок, который вел к мосткам посадки на Ка’д’Оро. И здесь он сказал:

— Давай поедем назад.

Мы поехали назад, но не высадились на следующей остановке катера, как раз возле банка, так что я решила, что мы едем домой. Вместо этого мы оказались у Санта-Мария дель Джильо, и он предложил:

— Пойдем выпьем кофе в «Гритти», — будто мы имели привычку пить эспрессо за десять тысяч лир в самом роскошном отеле Венеции.

Он не сел рядом со мной за маленький столик в баре, но вскрыл новую пачку сигарет, закурил и, обращаясь к отсутствующему официанту, попросил принести коньяк.

— Только один, сэр? — спросил бармен.

— Да. Только один, — кивнул Фернандо, все еще не садясь, и мягко обратился ко мне: — Покури здесь, выпей и подожди меня.

Похоже, он забыл, что я не курю и что я предпочитаю коньяк после обеда, а не в половине десятого утра! Он горел. Но почему? Неужели он хочет позвонить Гамбаре и остановить продажу? Может, он сделал то, чего на самом деле не хотел?

Полчаса, возможно тридцать пять минут понадобилось ему, чтобы прийти в себя. Он был потрясен и выглядел так, будто плакал.

— Я сделал это. Я подошел по Виа 22 Марцо к главному офису, поднялся по лестнице в кабинет директора, вошел внутрь, сел и сказал ему, что покидаю банк, — говорил он, изображая каждое свое действие, словно убеждая самого себя, что реально сделал это. Он всегда контролировал себя, но сейчас не осознавал, что находится в помещении для лилипутов, вместе с барменом и консьержем, где трое мужчин пьют пиво и одна женщина пыхтит очень большой сигарой. Он продолжал свою историю:

— И знаешь, что ответил мне синьор д’Анджелантонио? Он сказал: «Хотите ли вы написать заявление здесь и сейчас или принесете мне его завтра? Как пожелаете». Как пожелаете! И это все, что он нашел сказать мне после двадцати шести лет работы. Что ж, я сделаю, как пожелаю.

Потом он рассказал, что сел за пишущую машинку «Оливетти» и напечатал залпом целый лист, вырвал из каретки, сложил втрое, сунул в конверт и адресовал д’Анджелантонио, который все еще сидел в ярде от стола с машинкой.

Я знала эти его бури, которых не было раньше и которые только в последнее время стали возникать быстрыми вспышками после длительного кипения эмоций. Они происходили у Фернандо почти всегда молча и почти всегда в одиночестве. Я понимала это, и до сих пор он поражал меня своей сдержанностью. Я протянула руку за нетронутым коньяком и пыталась понять истинную причину вспышки. Думаю, его рассказ отражал подобие правды. Я приехала в Венецию, встретила незнакомца, который работал в банке и жил на берегу. Незнакомец влюбился в меня и приехал в Сент-Луис с предложением выйти за него замуж, покинуть дом, работу и переехать в поисках счастливой жизни к нему, на край маленького острова в Адриатическом море. Я тоже влюбилась и пообещала — а потом так и поступила. Незнакомец, который стал моим мужем, внезапно решил, что не может больше жить на краю маленького острова в Адриатическом море и работать в банке, а поскольку теперь не было ни того ни другого — ни дома, ни работы, мы снова находились в начале пути. Невероятно, но я легко его пожалела. Это просто травма, он испытал острую боль. Какое счастье в терпении? Может, это самый разумный поступок, кто знает?

Я пила коньяк в десять утра, смеялась и плакала. Старый метод кнута и пряника, всегда надежный способ. Жаль, но многое мы делаем задним числом или неловко, как-то боком. Через десять минут я обрела дыхание. Спросила:

— Почему именно сегодня и почему ты не обсудил все со мной?

— Sono fatto cosi. Я должен был решить сам, — ответил он.

Я подумала, что это чистой воды самооправдание, недвусмысленно выраженный эгоизм. Фернандо венецианец, и он сын Светлейшей. И оба его отличительных свойства, безрассудство и смелость, одинаково кровоточили через туманный свет сегодняшнего утра.

Вернувшись в квартиру, которая уже через 81 день будет принадлежать человеку по имени Майетто, мы забрались с портфолио и чаем в кровать, которая, вероятно, навсегда останется нашей. Мы в сотый раз подсчитали наши ресурсы, но ничто не изменилось. Чай еще не успел остыть, как мы прекратили финансовые изыскания, волнуясь, что средств мало. Даже если мы откажемся от банковских платежей, учтем средства от продажи от дома, какие-нибудь левые поступления и другие статьи дохода, все равно получалось не просто «мало», но «еще меньше», и это было для нас новостью.

Мы начали анализировать возможности восстановления экономической независимости. Было понятно, что впереди ждут сложности. Мы, вне всякого сомнения, разрушили лимонадный автомат, хотя оба знали, что я замаскировала бы его куском парчи и подавала бы лимонад в тонких хрустальных бокалах.