Ирландский трон - М. Джеймс

иначе. Пока ты не сделаешь то, что обещала. Ты берешь мой член и ничей другой, и я клянусь гребаным богом, Сирша, если ты позволишь Найлу… я, блядь, убью его своими собственными руками. Ты свободна, когда я скажу, что это так блядь!

Ее киска ритмично сжимается вокруг меня, даже когда она сердито смотрит на меня через плечо, предавая себя. Она хочет, чтобы я думал, что она взбешена, что она ненавидит меня за это, но ее задница выгибается навстречу мне с каждым толчком, ее киска сжимает меня так крепко, что я едва могу видеть прямо, а от моего члена остались считанные дюймы твердого, пульсирующего, экстатического удовольствия.

— Я собираюсь оттрахать тебя по-настоящему, — рычу я ей на ухо. — Я собираюсь наполнить тебя так чертовски сильно…о боже, да…

Я чувствую, как она кончает. Ее спина выгибается, ее ногти царапают дверь, когда я держу ее запястья в своей хватке, ее киска сжимается вокруг меня, пока я даже не могу выйти, только глубже входить в нее.

— Пошел ты, — шипит она, но это прерывистый вздох удовольствия, когда она жестко кончает на мой член, и я смеюсь.

— Тебе, блядь, это нравится. Я думаю, ты специально злишь и выводишь на ревность меня, чтобы я трахнул тебя вот так. Ты борешься со мной, проклинаешь меня, выводишь меня, так чтобы я ненавидел тебя и трахал на любой поверхности, которая попадется мне под руку рядом…

Сирша ахает, извиваясь, когда я снова погружаюсь в нее, чувствуя, как мои яйца напрягаются, когда я парю на грани оргазмического блаженства.

— Ты ненавидишь меня? — Шепчет она, и звук ее голоса так сильно прерывается на последних двух словах, что я знаю, до мозга костей, что она не притворяется.

В ее голосе звучит такая боль, такое предательство, что, если бы я уже не был на грани оргазма, мой член не пульсировал вместе с ней, у меня могла бы пропасть эрекция. Но вместо этого я просто замираю, раскачиваясь вперед на цыпочках, когда врываюсь в нее, моя сперма наполняет ее киску взрывом удовольствия, которое только приглушается тем, как я почувствовал, как она прогибается, все напряжение и похоть исчезли в одно мгновение.

Я наклоняюсь к ней, чувствуя, как пульсирует мой член, и постанываю, когда я кончаю в нее снова и снова. Затем я выскальзываю, мельком замечая, как моя сперма стекает по складкам ее киски и внутренней поверхности бедер, когда она отрывается от меня, поворачиваясь спиной к двери, и ее юбка опускается обратно.

— Ты ненавидишь меня, — шепчет она, и на этот раз это не вопрос. — Мне не нужно спрашивать почему. Но…

Ее голос дрожит, в глазах блестят непролитые слезы, и у меня сжимается грудь, когда я впервые осознаю, что, возможно, просто возможно, я был неправ насчет Сирши. Что, возможно, проблески чувств, которые я уловил от нее, были реальными, а не игрой с целью манипулировать мной.

— Тебе нужно разобраться в своем дерьме, — шипит она сквозь стиснутые зубы, и я снова чувствую напряжение, гнев закипает от тона ее голоса, от того, что она смеет так со мной разговаривать. Моя уязвленная гордость вспыхивает, и я свирепо смотрю на нее, но она не прекращает говорить.

— Я могу справиться с мужем, который меня не любит, — говорит она срывающимся голосом. — Я могу справиться с мужем, который спит с другими женщинами, который является моим мужем только номинально. Я могу справиться с браком по расчету. В нашем мире это не так уж необычно. Вот почему я согласилась на это. Я знала, что справлюсь. Но с чем я, черт возьми, не могу справиться, Коннор Макгрегор, так это с охуенным жаром и холодом.

Она смотрит прямо на меня, ее подбородок дрожит, но голос полон яростного гнева.

— Я знаю, что сама напросилась на наш медовый месяц. И теперь я знаю, что это была гребаная ошибка, потому что я была достаточно глупа, чтобы думать, что смогу увидеть тебя с другой стороны, и думала, что увидела. Но все это было ложью. Ты просто покровительствовал мне. Теперь я это вижу. Ты не доверяешь мне, ты не позволяешь мне помогать тебе, не позволяешь мне быть женой и партнером, которыми, я знаю, я могу быть, даже без любви и желания, и бог свидетель, ты не дашь мне этого. Я, блядь, не могу справиться с чувством, что меня хотят, а потом выбрасывают. Я не могу смириться с тем, что ты говоришь мне, что все, чего ты хочешь, это дырочку, в которую можно засунуть ребенка, а потом трахаешь меня так, словно умрешь, если не войдешь в меня своим членом в следующую секунду, играешь со мной в сексуальные игры, чтобы заставить меня кончать для тебя, как будто мои оргазмы поддерживают твою жизнь. Так было всегда, не только в Японии, так что ты не можешь винить меня в том, что я прошу об этом, когда ты все это время так себя вел.

Ее подбородок вызывающе вздергивается, зеленые глаза сверкают.

— Так что, черт возьми, разберись с этим, Коннор. Либо ты хочешь меня, либо нет. Либо это механический секс, чтобы забеременеть, либо нет. Выбирай, блядь, что-нибудь одно, прежде чем снова ко мне прикоснешься.

Я хочу дотянуться до нее. Я хочу сказать ей, что, возможно, я совершил ошибку, что, возможно, я не доверял ей, когда должен был, что, возможно, она то, что мне нужно. Что, несмотря на то, как сильно я боролся с этим, она абсолютно такая, какая есть. Что я чувствую, что, если она уйдет к другому мужчине, это что-то сломает во мне. Я хочу сказать ей, что не могу ничего из этого сказать, потому что цепляюсь за свою самооценку, за свои знания о том, кто я есть, за волосок, и я боюсь показаться слабым. Я боюсь потерять себя из-за нее, забыть, кто я такой и почему вообще ушел. Но прежде, чем я успеваю что-либо сказать, она поворачивается на каблуках и крадется в спальню, сердитая и молчаливая. И даже я могу признать, что причина, по которой я не иду за ней, заключается в том, что я слишком чертовски горд. Потому что я никогда не умолял женщину простить меня. Я никогда не просил женщину любить меня. Я трахал их и бросал всю свою жизнь, и я никогда не планировал ничего другого. Прежде всего, Сирша Макгрегор, последняя женщина в мире, которую я когда-либо представлял умоляющей или просящей о чем-либо. Не сейчас и никогда. Поэтому я ее отпустил.

И я ненавижу себя за это.

* * *

Я чувствую себя взвинченным, разочарованным и злым на себя, Сиршу и всю эту чертову ситуацию. Есть только один