Ошибка Клео - Лола Лафон

Она ничего не сделала. Она позволила свершиться тому, что свершилось. Она даже не положила руку на плечо маленькой Бетти.

Обращаться за помощью не значит проявлять слабость, объяснял Адриен, даже если родители Клео учили ее всегда и во всем полагаться только на себя…

Но разве она могла осуждать родителей? Они всю жизнь выкручивались самостоятельно и ни от кого не ждали помощи. Разве она могла упрекать их в пассивности, в том, что, слыша о петициях, забастовках и акциях солидарности, они только пожимали плечами?

Разве она могла сетовать на то, что они дышали воздухом своего времени? Тогда дух «Галатеи» царил повсеместно. Пусть победит достойнейший! Доходило до абсурда: коллега, сообщивший Адриену, что он уволен, добавил: это будет тебе отличным бустером!

Разве можно обвинять фильмы, сериалы, реалити-шоу и песни, популярные в ее юности? Cause everybody’s living in a material world and I am a material girl[19].

Или не признавать этого. И продолжать свое одинокое существование в царстве стыда, в обнимку с вирусом, который она же и распространила.

По настоянию Адриена Клео посетила психотерапевта. В книжном шкафу у него вперемежку стояли самые разные книги, в том числе «Прощение» Владимира Янкелевича. В карманном издании, таком же, как у Сержа.

Серж и Ионаш. Смятение, охватившее Клео в сквере, когда Ионаш признался, что не хочет быть евреем. Он не имел права выпускать их руки, отрекаться от своих призраков.

Психотерапевт спросил, есть ли тема, с которой Клео хотела бы начать.

Что будет, если она выплеснет на него свой внутренний монолог? Он дарует ей отпущение грехов? Простит ее? Значит, для искупления вины ей достаточно сунуть в руку врача купюру?

Следующий сеанс Клео отменила. Сказала, что позвонит позже.

B 2003 году, после многократных попыток удержаться на плаву вопреки бесчисленным травмам – повреждению мениска, воспалению четырехглавой мышцы, люмбаго, – Клео записалась на прием в службу занятости.

На каждом собеседовании консультант, забыв, что уже делал это не раз, цитировал ей басню Лафонтена про стрекозу и муравья.

Почему бы ей не пойти учиться на преподавателя танцев?

У нее нет педагогической жилки.

Но ведь у нее такой блестящий профессиональный путь. Она наверняка могла бы передать свой богатый опыт юным ученицам.

Делай, как Клео.

Ну тогда… Может быть, освоить профессию массажистки? Или… хотя это не связано напрямую с ее компетенциями… поработать администратором в танцевальной студии на площади Бастилии?

С девяти утра до пяти вечера Клео объясняла новеньким, где находится раздевалка, отвечала на телефонные звонки и принимала плату. Перед каждым занятием – в студии действовало пять залов – ученики протягивали ей свои билеты. Все они знали ее по имени, и все ее любили: «Клео, ты лучше моей матери, спасибо, Клео».

Директриса хвалила ее за бдительность. Одноклассница Люси со смехом рассказала, что однажды забирать ее после занятия стрит-джазом пришел отец и Клео подвергла его форменному допросу: ей почудилось, что он похож на педофила. Стыд какой! Ее мать была вне себя от ярости.

Ее дочь знала множество вещей, о которых Клео никогда даже не задумывалась. Казалось, у нее имеется гигантский циркуль, позволяющий ей очерчивать четкие границы между хорошим и никаким, позитивным и токсичным; все у нее было разложено на молекулы и атомы. Люси управляла своим существованием как дирижер симфоническим оркестром, чутко улавливая малейшие признаки диссонансов. Она все подвергала тщательной проверке и соглашалась пойти в ресторан, только убедившись – на нескольких сайтах, – что он пользуется хорошей репутацией.

Ей только что исполнилось девятнадцать лет, но в воскресенье после обеда она продолжала от безделья развлекаться тем, что искала в YouTube следы, оставленные Клео; у матери были фанаты, а видео со «специальными выпусками программы Малько» набирали тысячи и тысячи просмотров. Как в детстве – с той разницей, что теперь в ее смехе звучали ехидные нотки, – Люси тыкала пальцем в экранное изображение матери. Ну и костюм на ней! Это же чистый китч! По ее мнению, танцовщицы – не важно, в пачках в ожидании принца или в коротких атласных шортах, – были просто телами, сами себя безропотно сдававшими в аренду и нисколько по этому поводу не переживавшими.

Клео кивала: возможно, милая. Возможно, ее дочь была права.

Клео думала о мастерской Клод, о тканях, расшитых стразами: чем больше граней имелось у страза, тем ярче он сверкал, испуская лучи во всех направлениях – пучком открытых вопросов. У Клео не было на них ответов.

Ее дочь никогда не сдаст себя в аренду. Если бы ей в тринадцать лет посулили стипендию за выдающиеся способности, она просто расхохоталась бы. И пошла бы дальше своей дорогой.

На ее дочь не подействуют никакие аргументы, когда она узнает. История Клео не похожа на свидетельства женщин, предваряющих свой рассказ хештегом #МеТоо.

Это свидетельство 0.1, первой виновной жертвы.

Послезавтра ей исполнится сорок восемь лет. Люси и Адриен уже несколько недель суетились, готовя ей сюрприз ко дню рождения. Очень большой сюрприз, уточнила дочь.

Компьютер в гостиной оставался включенным.

– Сорок восемь не круглая дата, – заметил отец, когда Люси предложила преподнести матери на день рождения сюрприз.

– Ну разумеется. Она и не ожидает чего-то такого.

Адриен и Люси очень скоро включились в игру. По воскресеньям после обеда они садились внизу и за чашкой кофе делились друг с другом всем, что знали о Клео.

Имена?

Лара. Надо отдать Клео справедливость: она никогда не боялась признаться Люси, что с Ларой ее связывали не только дружеские отношения.

Ее костюмерша Клод. Они вроде до сих пор переписываются?

Еще этот, как его? Ну, тот, чьи переписанные тексты она хранит? Отец Ионаса? Или Йонаша?

Когда Люси была поменьше, она как-то залезла в ящик под родительской кроватью и была разочарована, обнаружив в нем только кипу записных книжек, старых журналов и двойных тетрадных листов.

На звонок по номеру родителей Йонаша, найденному в записной книжке за 1987 год, никто не ответил, зато отыскать в сети его профессиональный электронный адрес не составило никакого труда: от других Варлински его отличало необычное имя.