Спаситель - Иван Прохоров

площадь острога с небольшими бочками, оставляя за собою тянущийся мокрый след.

Завадский поднялся на правый мост с полукровкой. К тому моменту, когда их заметили сторожевые дальних башен, подготовка его задумки, рожденная наблюдением битвы с киргизами, уже почти завершилась. Четверка его людей «начертила» крест и побросав бочки скрылась в подмостьях. Одного дозорного скосил выстрелом полукровка, второй успел выкрикнуть тревожное слово.

Из изб высыпали сонные казаки и стрельцы. Их осветил разбежавшийся по площади острога гигантский крест огня. Из тьмы с верхних мостов затрещали залпы. Большая часть казаков и стрельцов внизу попадала, кто-то ринулся к распахнутым воротам, но там их встречала засада из десятка одичавших на зимовье казаков, возглавляемая Медведем. Уже минуты через три, когда иссяк огненный крест, большая часть людей Пафнутия Макаровича лежала на земле. Редкие выстрелы, крики и звон палашей еще раздавались внизу. Но уже через минуту немногочисленные оставшиеся в живых казаки и стрельцы под прицелами мушкетов стояли на коленях с поднятыми руками.

Завадский спустился с моста и направился к приказчицкой избе, откуда к дежурным кострам Садак с тремя староверами уже выволокли мартышечьелицего Пафнутия и его верного заплечника «оглоблю» Феодория.

Пафнутий Макарыч в одном исподнем, похожем на солдатское нательное белье часто моргал, глядя на приближающегося Завадского с Мартемьяном Захаровичем. В мгновение в заспанном лице его с козлиной бородкой страх смешался с возмущением – никак не мог он принять произошедшее.

– Шаврики пятигузые! Вы еже возомнили о себе?! – закричал он дрожащим от гнева голосом. – Да ведаете ли поперек кого поперли?! Какая нужа за нами?! Завтра же будут зде полки стрелецкие! Яко Стеньку паскудника живьем вас разделают смердов оборзевших…

Подошедший Завадский почти не глядя выстрелил из пистоля в лицо Феодория, тот завалился на Пафнутия, оборвав поток его звонкой брани.

Старичок вздрогнул, глядя на труп своего верного заплечника, и с испугом посмотрел на Завадского. В близко посаженных мартышечьих глазах его гнев сменялся страхом.

Филипп передал пистоль Савке, который тотчас стал перезаряжать его и присел перед Пафнутием.

– Ты слишком стар, Пафнутий, отстал от жизни. Стрельцы больше не сила в России. Сейчас ваш новый хозяин в Москве муштрует потешные полки, и скоро твои стрельцы отправятся в прошлое, в глухую опалу и будут болтаться на кремлевских стенах.

– Готово, брат! – Савка передал Завадскому заряженный пистоль.

Пафнутий Макарович, видимо осознав неминуемую очевидность дальнейшей судьбы своей часто задышал.

– Ну, будет-будет, – Завадский положил руку ему на плечо.

Голос Филиппа звучал ласково и как будто дружелюбно или Пафнутию хотелось в это верить. Мартышечьи глаза его заблестели.

– Ты расскажи лучше кто донес на брата нашего Мартемьяна Захарыча.

– Расскажу, батюшка, расскажу, – с покорной живостью заговорил Пафнутий Макарович, – дело сие не тайное, приказчик Ачинского острога съябедничал на его.

– Ермилка Бартов? – громыхнул рассерженно стоявший рядом Мартемьян. – Во-то выблядок!

– Ин он и есть! – охотно подтвердил Пафнутий.

– Кому он донес? Дурнову? – продолжал допрос Филипп.

Старичок помотал головой.

– А кому же?

– Яко кому?! Стрелецкому полковнику Карамацкому.

– А тот потом доложил воеводе?

Пафнутий вдруг улыбнулся.

– Чаю не ведаете яко власть в разряде скропана? Воевода еже архиерей без епархии. Вся нужа военная в руках головы городских стрельцов и казаков Карамацкого, все служилые и войско под спудом у него и сам воевода Дурново его опасается. Хотел бы ево большо скинуть, да мочи нет. Вся военная сила и власть в Томском разряде в руках Карамацкого.

Завадский переглянулся с Мартемьяном Захаровичем и неспешно встал. Взгляд его устремленный на виселицу стал задумчивым. Постепенно добродушное выражение лица сменилось грустью, а затем брови его сдвинулись. Он развернулся и медленно пошел, но его окликнул Савка.

– Еже делать с ним, брат Филипп?

Завадский флегматично посмотрел на ждущего с жалобным лицом своей участи Пафнутия и молча мотнул головой на виселицу, где все еще раскачивался труп Еремы.

Пафнутия Захаровича тотчас схватили, потащили к виселице, он завизжал, что-то закричал, но Завадскому было плевать, он шел к темнице, возле которой освобожденные казаки и стрельцы обнимались со своими братьями. Там уже стояли Данила, Антон и Филин.

– Сумлевались братья, а я верил, еже придешь за нами, Филипп! – говорил Данила с усталой улыбкой, толкая Антона. – Во-ся, Антоха, зри иже правый был!

Завадский с удовольствием обнимал своих братьев.

После того как сняли бережно с виселиц тела староверов, оставив там только труп Пафнутия Макаровича повешенного прямо перед казненным им Еремой, и оказали первую помощь раненым, Завадский вышел к стоявшим на коленях пленным стрельцам и казакам. Было их человек около двадцати.

– Кто хочет встать на сторону силы, что завоюет этот мир, можете подняться и отойти, – странно сказал Завадский, так что Мартемьян Захарович с удивлением на него посмотрел, – остальные – можете идти. Вас никто не тронет, даю слово. Хотите объяснять хозяину своего хозяина почему вы живы, а ваш хозяин нет – дело ваше. Но коней и еды вы не получите. Помните, что вы пришли в чужой дом с оружием.

Первым оглянувшись по сторонам, поднялся полноватый густобородый казак и отошел в сторону. Завадский одобрительно кивнул. Почти сразу начали вставать остальные – по двое, по трое, по пятеро – так, встали и отошли почти все. Кроме одного.

Один стрелец в зеленом кафтане с длинными по шею волосами и вытянутым, деревянным лицом остался на коленях.

Завадский подошел к нему.

– Значит так?

Стрелец смотрел ему в глаза, на его упрямом тонкогубом лице с высокими скулами не дрогнул ни один мускул.

– Хорошо.

Стрельца вывели за ворота и отпустили. Он сразу быстро зашагал вдоль рва, затем по дороге и долго шел по ней, как робот, не сбавляя и не прибавляя ходу, словно строевым шагом, совсем будто не уставая и даже выражение лица его не менялось. Точно таким же суровым взглядом смотрел он и на Завадского, и на выглянувшее из-за осинника солнце.

Звали этого стрельца Тимофеем Илларионовым, был он по характеру упертым, нелюдимым, любил военную службу, но из-за тяжелого нрава не сумел сделать даже начальной военной карьеры, став хотя бы десятником. Тем не менее он был вынослив, исполнителен и физически крепок, а посему замеченным и оцененным мелким военным начальством.

Тимофей шел уже час, но вдруг шаг его замедлился. Он оглянулся на пустую дорогу – позади тянулась одинокая цепочка его следов. Затем он посмотрел