Светлячки на ветру - Галина Таланова

Когда их позвали на пятидесятилетие сослуживца мужа, решила надеть кольцо. Открыла заветную голубую коробочку, где на черно-синем бархате блестело бликами на скани колечко. Повертела коробочку в руках, погладила указательным пальцем филигрань, ощущая ее ребристость, полюбовалась игрой солнечных зайчиков на металле и попыталась надеть кольцо. Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что колечко не влезает ей на палец! Расстроилась, но не тем, что поправилась, а тем, что увидела в этом какой-то недобрый знак. Брак больше не вмещал ее в себя, оказался мал по размеру, она из него выросла.

Всплыли строчки поэта: «И окольцованную птицу вернут обратно по кольцу». Уже не вернут? Лети себе по своему маршруту и на своей высоте? Повертела колечко в растерянности в руках и нерешительно нацепила на мизинец, думая, что с мизинца кольцо соскользнет. Но нет. Кольцо сидело как влитое, только смотрелось оно уже не как обручальное, а просто как обычное украшение. Стояла в нерешительности, раздумывая: снять или нет? И решила не снимать.

Вспомнила свою тетю, бабушкину сестру, что носила обручальное кольцо на руке с двадцатых годов и не снимала его никогда, вросло. Она пережила своего мужа лет на сорок, но кольцо носила как память об обручении: говорила, что пока чувствует кольцо на пальце, муж остается с ней.

Жизнь как жизнь, такая, как у всех, как вода из водопровода, отдающая заросшими трубами. Надо ли помнить о том ключе с прохладной водой, звенящем голосами весенних ручьев, если ручей давно пересох, а набежавшая вода превратилась в болотце с мутной чавкающей жижей? Притаиться в ней, как лягушка, маскируясь под пучок сгнившей травы…

В одно из ее дежурств в офисе в него зашел большой мужчина в очках с темной оправой; его волосы были тронуты первой сединой, напомнившей Вике морскую пену. Вика отметила про себя машинально, что у него очень интеллигентное лицо. Мужчина осторожно присел на краешек стула, назвался Сергеем Александровичем и сказал, что он хочет заказать только литобзор, докторскую он почти написал сам, а вот на литобзор у него никак не хватает времени, а защищаться надо срочно, иначе он не получит места, куда есть возможность переметнуться. По образованию он радиофизик, но вот пришлось заниматься биохимией. Клиент был главным технологом довольно крупной фармацевтической компании. Зачем ему понадобилась диссертация, Вике было непонятно.

Как она презирала всех этих покупателей дипломов! Каждый раз ее так и подмывало спросить: «А не стыдно ли вам?» Но, в конце концов, она тоже занималась проституцией. Кто-то торговал телом, она своими мозгами. Иногда ей казалось, что профессиональные проститутки гораздо целомудреннее по сравнению с ней. Она продавала душу? Нет, душа, пожалуй, оставалась с ней, но то, что она вкладывала свою душу в чужие работы, не могло пройти бесследно. Она чувствовала, что иллюзия возможной самореализации, будто китовый ус, медленно разворачивается в ней, причиняя все большую боль. Она знала, что когда-нибудь этот ус вытянется и забренчит, как струна.

Начиналась теплая погода, была первая майская жара и первые грозы, сопровождаемые шквальными ливнями. После гроз выглядывало солнце и душно пахло черемухой, к ее острому запаху примешивалось благоухание цветущих яблонь и вишен да пленяющий аромат жасмина. Голова кружилась от внезапно наступившего тепла и цветения, что почему-то напоминало ей о тех днях, когда она была юна, верила в чудо и они гуляли после выпускного вечера на откосе. Она подумала о том, что только что было лето, и вот уже промелькнула рыжим беличьим хвостом по забору осень, и скатилась с ледяной горки на санках зима, и сбежал с откосов весело звенящими ручьями март, и миновал апрель с его реками, вышедшими из берегов. Но ее жизнь так и текла в своем русле. Равнинная река, которая никогда не замерзает. Местность, где не бывает паводков. И вот уже удивление, что листья, только что выстрелившие, будто лезвия из перочинных ножичков, переплелись с белыми и розовыми цветами, возвращая томление юности…

От перспективы писать литературный обзор у нее резко испортилось настроение. Она снова почувствовала себя никнеймом, человеком без лица, невидимкой, которой безумно захотелось сбросить эту порядком надоевшую ей шляпу и распустить волосы по ласковому ветру. И пусть ветер треплет их, словно белые и розовые цветы на деревьях, и все видят, что она состоялась сама, а не помогала стать личностями самодовольным бизнесменам и капризным ленивым дочкам новоявленных нуворишей. Она сама не лыком шита. Ах, если бы повернуть время вспять, к тому моменту, когда она верила, что все в ее жизни состоится так, как мечталось в ранней юности! Почему не все белые и розовые цветы завязываются плодами? Ветер перестройки унес пыльцу мимо, и она смешалась с пылью, поднятой с дорог наводнившими город иномарками.

Две недели она писала литературный обзор, но ей почему-то захотелось сделать его хорошо, чтобы обязательно утереть нос этому деятелю.

Они договорились, что она будет пересылать ему литобзор кусками, и он будет делать правки. После первой порции текста, которую она отправила клиенту по электронке, мужчина неожиданно для нее появился в офисе с билетом на концерт Хворостовского. Билет был один.

Она уже собиралась идти домой — и из офиса они вышли вместе. Стоял последний весенний день и было по-июльски жарко. Асфальт раскалился и плавился — в воздухе витал удушливый запах гудрона. Но вся листва была еще молодая и зеленая, и Вику не покидало ощущение, что все лето еще впереди, что все лучшее в ее жизни еще там, на том берегу реки, что еле виден за липкой дымкой смога. По городу гулял тополиный пух. Он летал по улицам, подхватываемый переменчивым ветерком, садился на плечи, зацеплялся в волосах и приклеивался к пропотевшей одежде, жался к стенкам домов, прикинувшись только что наметенным и рыхлым снегом. Она подумала о том, что вот так и люди, внезапно сорванные с места ветрами перемен: ветром любви, ветром потери или просто почувствовавшие пустоту души, которая надувает их и делает легко парящими, будто воздушный шарик, — срываются с насиженных мест и улетают из обжитых домов, поднятые к облакам и гонимые воздушными потоками. Цель пуха — долететь до нового островка почвы, где можно будет прорасти и дать начало очередному древу жизни. Созревшие семена обрастали крыльями и становились невесомыми, чтобы парить на ветру, а потом взойти новым деревом. Пух лежал и на поверхности реки, от ветра ставшей похожей на стиральную доску; он не тонул, от чего река казалась присыпанной снежком. Пух быстро сносило течением вниз, подальше от старого кривого дерева, все ветки которого были еще зелеными. Сама она вдруг тоже почувствовала себя тополиным пухом, который подхватил случайный ветер и бросил на рябь реки, куда-то тащащей ее со своими водами. К водовороту? Порогу? На прибрежную косу или отмель, выросшую посередине мельчающей реки?

Стояли на откосе у ажурного парапета. Ее спутник взял ее еще тонкую руку за запястье. Она вздрогнула от неожиданности. Нет, он не собирался целовать ее ладонь. Он просто указал кивком головы на паучка, что медленно полз по ее запястью, а она даже не чувствовала щекотки от его мохнатых лапок. Зато ощутила мягкое скольжение по запястью чужого пальца. Она сначала даже не поняла, что он показывает на паучка. Посмотрела на него вопросительно. И тогда он кивнул ей на паучка, маленького, похожего на бурую божью коровку. Но ведь божьи коровки не плетут паутины, не растворяют внутренности бабочек, чтобы высосать их. «Божья коровка, улети на небо, там твои детки»… А у паука и крыльев нет. Может только парить на своей паутине в ожидании очередной жертвы. А этот маленький: не понимает еще, что паутину надо плести по углам или развешивать среди веток.