Орина дома и в Потусторонье - Вероника Кунгурцева

— Обстоятельства так сложились, — отвечал выступивший вперед Павлик Краснов.

Старуха смигнула и сказала:

— Все у них я-тельства какие-то! Ладно, пришли дак заходите… Хотя не вас я вовсе ждала, но уж ладно, — и выкинула, как вроде трап, приставную лесенку.

Когда дети поднялись в избушку, бабка продолжала:

— Только учтите: кормить мне вас, дармоедов, нечем. А вот разве помыться бы вам, — и кивнула на громадный зев печи, куда, видать, и сама залезала мыться, — больно уж вы грязны, знать, не раз в болото-то сверзились… Вода только не наношена, — и указала на ведра, стоявшие у двери. Но мальчик с девочкой в два голоса стали отнекиваться, дескать, мы уж лучше дома помоемся, когда вернемся. А воды принести-де можем…

— Ну, дело ваше, — кивнула старуха. — Будьте неумойками. А за водой я на колодец хожу…

Ребята бросились к ведрам, но бабка покачала головой:

— Погодите, ишь вы какие быстрые… Воды принести — чего проще! Сначала скажите, куда идете да зачем…

— Да вот… — Орина потянулась к сумке, собираясь показать старухе папку с делом и выложить начистоту про расследование, но Павлик Краснов, видать, решил, что с этим можно погодить, и, опередив ее, принялся рассказывать, что пошли они по клюкву, да вот — заблудились…

Крошечка рассердилась: так бездарно врать — ведь у них с собой ни лукошка, ни ведерка, ни пестеря… Но старуха не успела поймать его на лжи: пока он говорил, с печной лежанки, задернутой занавеской, раздался то ли стон, то ли зевок с провизгом… Крошечка вздрогнула, сделала шаг к печи, но Баба Яга так на нее зыркнула, что она отступила на два шага назад и врезалась в громадный ларь, занимавший половину избушки.

— Свояченица моя, пришла погостить, — сказала бабка и поплотнее задернула шторку.

Но вдруг в прореху занавески высунулась собачья пятка, и на пол что-то капнуло, да еще… Кровь! Пятка втянулась обратно, а старуха тотчас затерла капли подошвой и, нахмурившись, сказала, чтоб они шли бы уж за водицей-то: колодец — за домом.

Схватив ведра, ребята по сдвижной лесенке спустились на землю и побежали к колодцу, который оказался довольно далеко. Посовещавшись, зачем собака, пусть и раненая, лежит на печи, детективы ни к какому выводу прийти не смогли. Когда шли обратно, увидели, что вверху, на стволе одной из елок, висят часы, от которых в три стороны расходятся сухие еловые сучья… Не поверили глазам, пригляделись: вправду часы, с жестяной кукушкой — как будто в лесу своих кукушек мало, — они цепью были накрепко прикованы к еловому стволу. Вот еще тоже загадка: зачем в лесу часы, — чтобы птицы да звери по ним время узнавали?! Причем стрелки на циферблате сошлись то ли на полудне, то ли на полуночи — то есть часики только два раза в сутки показывали верное время.

Когда ребята, переправив полные ведра в избу (одна вверху принимала, другой снизу подавал), оборотились к старухе, она, хмуро глянув на них, сказала: дескать, пришла пора гусей собирать, дескать, гуси уходят на реку, а назад их, бестолочей, гнать надо, дескать, давайте-ко, пригоните гусей домой…

— И чтоб ни один гусь, ни одна гусыня не пропала! — продолжала Баба Яга. — А всего-то их двенадцать. Вожатая стаи — Ирига, ее сразу можно признать: Ирига вся белая, только шея у ей черная, как вроде кушаком замотана. Труд тут не великий, ежели выполните работу, получите награду, а нет… так пеняйте на себя.

— Она хотела, чтобы мы подольше не возвращались, — высказал предположение Павлик Краснов, когда они шли к речке. — Потому и отослала подальше и на подольше. Наверное, не хочет, чтоб мы ее собаку увидели…

— Может, она как раз лечит ее, — согласилась Крошечка и похлопала себя по карману: — Надо было дать ей «бом-бенге»! Ну ничего, вот вернемся… Я думаю, гусей пригнать нам будет несложно, — продолжала Орина. — Ты ведь Володьки-пастуха сын?

— Да, я сын Володьки-пастуха, — твердо отвечал Павлик Краснов.

— Ну вот, твой отец вон как со стадом управляется, а там небось не гуси: коровы, козы да овцы, даже бык есть. Что же мы с тобой — гусей, что ли, не пригоним?!

Но пригнать гусей оказалось не так-то просто…

Белые гуси, во главе с меченой Иригой, сложив свои косые паруса, плыли вниз по течению — ближе к тому берегу. Но как до них добираться? Ведь не вплавь же… Кажется, Павлик Краснов, так же как Крошечка, плавать покамесь не умел. Орина, сунув руку в карман за медью, выглядывала лодку с Язоном — но перевозчика не было видно. Она стала звать гусей: тега-тега-тега… Те дружно откликнулись: га-га-га — но и не подумали приплыть на зов, вся флотилия показала разочарованным зрителям корму.

— Эх, жаль, хлебушка у нас нет! — воскликнула Орина, и вдруг увидела, как по речке, верхом на бревне плывет заросший мужик — тот самый, что едва не опрокинул их лодку, когда они переправлялись на эту сторону.

Он был в шляпе с неширокими полями, из-под которой слезно стекала водица, водоросли обвивали тулью на манер шелковой ленты, а на верхушке шляпы, в проломе вертелся пескарёк.

— Дяденька, дяденька, пожалуйста, пригоните нам гусей! — закричала Крошечка. — И еще: у вас в шляпе — рыбка!

Мужик, ругнувшись, торопливо стащил головной убор и кинул пескарика в реку, а после направил бревно в их сторону и, немного не дотянув до берега, остановился. Поглядел из-под руки и спросил:

— Что-то не узнаю, кто такие… Ты, часом, не Пелагеи ли Ефремовны внучка?

Изумленная Орина торопливо кивнула и стала спрашивать: а, дескать, вы мою бабушку случайно не видели?

— Видел, как не видать… ее последнюю и видел. Только смутно все помню — как вроде во сне. А вот что хорошо запомнил: так это как твоя бабушка, когда я голодным мальчишкой был, в войну, принесла нам с братовьями пирожков с калиной: уж такие были вкусные! Никогда я не едал пирогов вкуснее! Сам столько всего испек потом: и хлебов, и пирогов, а лучше тех калиновых пирожков ничего в моей жизни не было!

— Это Пекарь! — зашептал Павлик. — Анатолий Казанкин…

И Пекарь стремительно понесся на своем бревне, точно на моторной лодке, вмиг догнал стаю и, обойдя с фланга, погнал флотилию к ребятишкам. Гусям, которые хлопали крыльями и возмущенно гоготали, ничего не оставалось, как выйти на берег. Орина уж потирала руки, как вдруг Ирига, гоготнув, развернулась, пробежалась по волнам и, едва не зацепив всадника на бревне, — который, приподнявшись, попытался цапнуть ее за лапы, — взлетела, а опустилась уж на том берегу. Гуси загоготали, распустили крылья, собираясь последовать ее примеру… Ребята зашикали, затопали и захлопали, чтоб не дать им улететь… Но тут Ирига что-то прогоготала с того берега своим подчиненным, и гуси перестали бунтовать.

— Эх, жаль, не имею я права выходить на берег! — воскликнул Пекарь, вновь приблизившийся на своем плавучем средстве. — Запрещено мне: шаг влево от реки, шаг вправо — считается попыткой к побегу и карается расстрелом. А то бы я вам ее словил…

— Ничего, — вздохнула Крошечка. — И на том спасибо.