Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

– Мы весьма польщены, что вы смогли посетить нас на пасхальной неделе, ваши величества. Это всегда время воссоединения, но особенно в этом году, когда всего пару недель назад мы опасались, что наш король испустит последний вздох. Однако только взгляните на него сейчас! – Сияя, он указал на другой конец зала, где Ричард вел беседу с архиепископом Руанским и епископом Анжерским. – Как обещает Писание, «обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам, говорит Господь Саваоф»[8]. Король чистосердечно раскаялся в своих грехах – и его здоровье поправилось, ибо милость Господа безгранична.

У Беренгарии пересохло во рту.

– Мой супруг был серьезно болен?

– Это правда, мадам. А тебе разве не сообщили?

Беренгария смогла только мотнуть головой в ответ. Джоанна была так же потрясена, но Уильям де Сен-Мер-Эглиз немедля вмешался и объяснил, что все произошло так внезапно, что не было времени вызывать королев, а когда кризис остался позади, король не захотел их беспокоить. На помощь пришла и Изабелла де Клари.

– Мужчины все одинаковы, благослови их Господь, – прощебетала она. – Мой муж в письмах домой изображает военную кампанию увеселительной прогулкой. С чего они взяли, что жены такие нежные цветочки – это для меня тайна, ведь если бы им приходилось терпеть родильные муки, не нашлось бы ни единой семьи, где было бы больше одного ребенка.

Это вызвало смех, а епископ Гамелен продолжил свою историю и рассказал Беренгарии и Джоанне, что король полностью раскаялся в своих грехах перед епископами и попросил отпустить их.

– С тех пор он каждое утро, без единого пропуска, присутствовал на богослужении и раздавал еду бедным и в городе и при дворе. И кроме того, приказал изготовить чаши из золота и серебра на замену тем, что были изъяты из церквей, чтобы заплатить за него выкуп.

Епископ явно был рад принимать участие в столь замечательном событии, и еще некоторое время продолжал в том же духе, восторженно восхваляя короля.

– Разве не был он первым, кто отправился в крестовый поход? Разве не он основал цистерцианское аббатство в Бонпоре и бенедектинский приорат в Гурфайе? Подумайте, каких высот он достигнет теперь, когда дал обет чтить Бога и стать самым справедливым и добродетельным государем!

Беренгария не знала, что Ричард основал два монастыря, и при других обстоятельствах проявила бы к этому большой интерес. Но сейчас, когда она поняла, почему Ричард вызвал ее в Ле-Ман, почти не обратила внимания на эту новость.

Обед почитался главной трапезой дня, ужин служил лишь дополнением, но поскольку Беренгария и Джоанна прибыли поздно, Ричард устроил обильную трапезу вечером. Столы в большом зале ломились от всевозможных яств, от которых людям приходилось воздерживаться в течение великого поста. Выздоровление короля не было столь стремительным, как всем казалось. Ел он мало, едва касался кушаний на подносе перед ним, только чтобы скрыть отсутствие аппетита, и не замечал, что жена вела себя точно так же. В последние дни Ричард легко уставал, и все, чего он хотел в эту ночь в постели – это спать. Но епископ внимательно за ним наблюдал: примирение с королевой рассматривалось как доказательство, что король отвернулся от прошлых грехов. И еще Ричард знал, что Всевышний тоже за ним смотрит.

После трапезы было дано представление, где выступали трубадуры и отважный юноша, жонглирующий ножами. Вскоре Ричард поднялся и увлек за собой жену. Понимая его намерения, она покраснела, забормотала, что нужно вызвать фрейлин, но Ричард заверил, что поможет ей разоблачиться. Беренгария не сомневалась, что у него большой опыт в раздевании женщин, поскольку не была так наивна, чтобы считать, будто он хранил верность ей в течение их размолвки. Она не стала протестовать, и, сопровождаемые одобрительными возгласами и улыбками, они покинули большой зал.

Когда чета переступила порог опочивальни, подготовленной для Беренгарии, Ричард застыл в изумлении – комната напоминала будуар для новобрачных. Для цветов был еще не сезон, но пол щедро устилало ароматное сено, горел ладан, насыщая воздух благоуханным ароматом, серебряные канделябры разгоняли остатки тени, а на маленьком столике стояли два украшенных драгоценными камнями кубка, большой кувшин с вином и блюдо сушеных фруктов. Ричард не знал, кто все это устроил. Это было не в стиле его матери. Зато в стиле Джоанны, но та просто не могла успеть. Возможно, это сделала супруга Андре, или Изабелла, жена Уилла. А может, таково представление Джонни о шутках. Что ж, по крайней мере, здесь есть вино. Закрыв за ними дверной засов, он подошел к столу и спросил Беренгарию, не желает ли она выпить немного.

– Да, с удовольствием.

Наблюдая, как он тянется за кувшином, она пыталась решить как себя вести. Испанка хорошо понимала, чего от нее ждут – ее с колыбели учили, что жены должны проявлять почтительность и покорность. Разве не говорится в Писании, что мужу надлежит подчиняться, как самому Господу?

– Ричард, епископ сказал, что неделю назад ты был очень болен, – вымолвила она наконец.

Он помедлил, потом принялся разливать в кубки вино.

– Несколько дней у меня была лихорадка, – небрежно бросил король.

Она не знала, что отвечать, пока не услышала собственный голос, звучащий странно холодно и спокойно:

– Но лихорадка достаточно серьезная, чтобы ты даже раскаялся в прошлых грехах. Мне не хотелось бы, чтобы ты раньше времени подвергал свое здоровье опасности, исполняя супружеский долг. Господь поймет, если ты решишь отложить искупление до тех пор, пока полностью не поправишься.

Его рука дрогнула, вино, как кровь, растеклось по снежно-белому льну.

– Искупление? – удивился он. – Зачем ты так говоришь, Беренгария? Почему тебе это приходит в голову?

– Ты и правда не понимаешь, Ричард?

Он не мог поверить, что из всех ночей она выбрала именно эту, чтобы устроить ссору.

– Уверяю тебя, я не считаю, что спать с тобой это искупление, голубка.

Она вздрогнула. Ласковое слово, когда-то столь приятное ее ушам, сейчас казались жестокой насмешкой.

– Я тебе не верю, – сказала она и, судя по тому, как порозовели щеки мужа, поняла, что задела его. – За год после твоего возвращения из Германии ты весьма болезненно дал мне понять,