Хоксмур - Питер Акройд

— А, это ты, — пробормотал отец, когда Хоксмур приблизился к нему; потом он уставился на свои руки, ощупывая их, словно они принадлежали кому-то другому.

И Хоксмур подумал: таким я запомню тебя навсегда — согнувшимся, глядящим на собственное тело.

— Вот, пришел проведать, как ты тут, пап, — громко произнес он.

— Ну, как хочешь. Ты всегда поступал, как хочешь.

— Как поживаешь?

— Поживаю себе, никого не трогаю. — И он сердито взглянул на сына. — Все нормально. — Наступила новая пауза, потом он добавил: — Есть еще порох в пороховницах.

— Ты ешь как следует?

— Про это лучше не спрашивай. Откуда мне знать? — Он замер на краю койки, когда мимо проходила медсестра с тележкой.

— Вид у тебя вполне здоровый.

— Ну да. Глистов у меня нет, это да. — Внезапно его руки безудержно затряслись. — Ник, — сказал он. — Будет когда-нибудь конец всему этому? Что произошло с тем письмом? Поймали тебя?

Хоксмур посмотрел на него, пораженный.

— Какое письмо, пап? Это ты письмо написал?

Перед ним неожиданно возникла картина: почта, которую жгут в подвале его дома.

— Нет, не я. Это Уолтер написал. Да ты его знаешь.

На этом старик принялся смотреть в окно. Его руки больше не тряслись, но он стал рисовать ими в воздухе какие-то фигуры, постоянно бормоча что-то про себя. Хоксмур нагнулся вперед, стараясь его расслышать, и, приблизившись к отцу, снова почувствовал запах его тела и его пота.

Он все еще помнил те дни, много лет назад, когда после смерти матери чувствовал запах спиртного от отца, который валялся в своем кресле, пьяный в стельку, храпящий. Однажды Хоксмур открыл дверь туалета и увидел его перед собой — отец сидел, держа в руке свой сморщенный член. «Ты что, постучаться не можешь, прежде чем заходить?» — спросил он. И после того случая Хоксмура всегда мутило, когда он ел то, что готовил отец. Но пришло время, когда отвращение словно избавило его от грязи, и ему стали нравиться тишина дома и чистота собственной ненависти. Мало-помалу он приучился и к тому, чтобы держаться в стороне от всех остальных: он презирал их смех, их разговоры о сексе, и все же подобные вещи захватывали его, подобно популярным песенкам, которые его раздражали, но порой накрывали с головой с такой силой, что он просыпался после них, как после транса.

В день своего тринадцатилетия он посмотрел фильм, где главный герой, художник, не в состоянии был продать свои работы, все мерз и голодал, ходил на одну неудачную встречу за другой; в конце концов он стал городским бродягой, начал спать на улицах, по которым некогда гулял в надежде на что-то. Хоксмур вышел из кино, охваченный глубоким, полным ужаса предчувствием; с того времени его переполняло ощущение, что время течет, и страх, что он может остаться, выброшенный этим потоком, на берегу. Этот страх не покидал его до сих пор, хотя теперь Хоксмур уже не помнил, откуда он взялся; на прежнюю свою жизнь он оглядывался без любопытства, поскольку в ней, казалось, отсутствовал внутренний интерес, а глядя вперед, видел все то же постепенное продвижение к цели за целью, не приносящее никакой радости. Состояние счастья было для него лишь состоянием, когда не приходилось страдать; если ему чего-то и хотелось, то забвения.

Он наклонялся вперед, прислушиваясь к отцу, но расслышал только слова:

— А вот и свеча!

Затем старик поднял на него глаза и, по-детски улыбнувшись, плюнул ему в лицо. Хоксмур отпрянул и взглянул на него в ужасе, потом вытер щеку рукавом плаща.

— Я опаздываю! — прокричал он. — Я пошел!

И когда он покидал отделение, вокруг слышались вопли и шум.

* * *

Миссис Уэст услышала звонок и посмотрела вниз, на Грейп-стрит.

— Это вы опять?

— Он еще не вернулся?

— Приходил и снова ушел. Он вечно где-то бегает.

Ей надоело сидеть одной этим летним вечером.

— Хотите, поднимитесь, подождите минутку, — сказала она, на этот раз потише. — Он, наверное, скоро будет.

— Ладно, поднимусь, только на минутку. Долго ждать я не могу.

И Уолтер Пейн двинулся вверх по лестнице.

Миссис Уэст поджидала его у своей двери, успев накинуть кофту поверх блузки, которая все равно зияла дырами в паре мест.

— Только-только ушел. Не слышали, как он дверью хлопнул? Ужас какой-то. — Она до того разволновалась, что оперлась на Уолтера, нагнувшись над чайником и тарелкой с печеньем. — Вы что хотите? Давайте вот эту, коньячную полоску. Гулять так гулять. — Когда Уолтер со вздохом сел, она продолжала: — Никак, важное дело?

— Я с ним работаю…

Она перебила:

— А, с ним. Про него ничего даже и не спрашивайте. Не могу вам ничего сообщить на этот счет. У меня связаны руки.

И руки ее вытянулись вперед, сложенные одна поверх другой, будто связанные у запястья. Уолтер в тревоге опустил глаза; в тот же момент миссис Уэст заметила коричневые пятнышки на своей морщинистой, выцветшей коже.

— Вот кого я понять не могу, так это его, — сказала она, будто разговаривая сама с собой, а потом бросила любопытный взгляд на тарелку с коньячными полосками и схватила еще одну. Уолтеру хотелось бы развить эту тему, но она без умолку говорила, жуя: — Но вы знаете, с этими старыми домами всегда так, никогда не знаешь, что услышишь. Я иногда думаю, как оно раньше было, да откуда же мне знать… — И голос ее затих за секунду до того, как она сунула в рот еще одно печенье. — Что-то я не расслышала, как вас звать?

— Уолтер.

— Ну что ж, Уолтер, расскажите мне еще что-нибудь о себе.

— Я же говорю: работаю с этим, который над вами живет. — Тут оба подняли глаза на потолок, словно Хоксмур и сейчас сидел там, приложив ухо к полу. — Раньше в компьютерном отделе был.

Миссис Уэст поудобнее устроилась на стуле.

— А вот этой темы я вообще не понимаю. Прямо как мой термостат.

— Все просто. Вводите информацию, получаете ответ. — Эта тема никогда не надоедала Уолтеру; правда, его энтузиазм, казалось, утомил миссис Уэст до крайности. — Знаете, можно весь Лондон отдать под управление одного-единственного компьютера, и преступность тут же снизится. Компьютеру будет известно, где что должно произойти!

— А я и не знала про это ничего. И откуда же этот компьютер знает, что делать?

— У него есть банк памяти.

— Банк памяти. Ну и ну, никогда ни о чем подобном не слыхала. — Она подвинулась на стуле. — Какая же это память?

— Память, где все содержится.

— И что же эта память умеет?

— С ее помощью можно сделать мир безопаснее.

— Да будет вам! — воскликнула она, слегка приподняв юбку и качнув ногой в воздухе.