Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

Она не могла допустить, чтобы осложнились ее отношения со жреческим сословием, особенно теперь, когда враги императора объединились с ее личными врагами ради общей цели — уничтожить Акому.

Так и не удостоив должным вниманием поднос с завтраком, она взялась за перо и бумагу и написала управляющему факторией в Сулан-Ку распоряжение приобрести новые шкуры и доставить их башмачнику. Затем отправила посыльного за Джайкеном, которому в свою очередь было приказано предостеречь слуг и надсмотрщиков, чтобы они были готовы к появлению злокозненных слухов и пресекали их самым решительным образом. Пусть никто из рабов не сомневается: без обуви их не оставят.

Когда с этим делом было покончено, оказалось, что фрукты успели осесть в лужице из сока, а сыр, нагревшийся во влажном полуденном воздухе, размяк и растекся на блюде. Мара взяла из стопки следующий документ и погрузилась в его изучение. В нем содержался отчет о торговой сделке, которая была задумана, чтобы доставить неприятности дому Анасати. Услышав шаги за перегородкой, она сказала, не поднимая глаз:

— Поднос можно убрать.

Полагая, что это явился слуга, который бесшумно, с привычной сноровкой унесет остатки еды, Мара не обратила внимания на вошедшего и не стала отрываться от предмета, занимавшего ее мысли. Несмотря на множество ограбленных караванов Анасати и его же сожженных полей с посевами квайета, Мара не чувствовала удовлетворения; не имело значения, сколько тюков с рулонами тканей, принадлежавших ее недругу, не нашли дорогу на рынок и сколько кораблей отправлено не по назначению, — это не облегчало душевную боль. Она просматривала пергаментные листы, отыскивая в написанных строчках какой-нибудь способ покрепче насолить врагу, чтобы он в полной мере ощутил разящую силу ее ненависти.

— Госпожа моя, — послышался у нее над ухом голос Хокану, — повара будут просить твоего разрешения клинком прервать свою постылую жизнь, когда увидят, сколь мало внимания ты уделила завтраку. Они так старались тебе угодить, когда его готовили!

Его рука протянулась над плечом Мары и вынула документ у нее из пальцев; потом он осторожно помассировал шею жены, затекшую от долгого сидения в одной позе, и, наконец, поцеловал в макушку. Смущенная тем, что приняла мужа за слугу, Мара покраснела и уныло перевела взгляд на нетронутую снедь:

— Прости меня. Я так задумалась, что совсем забыла про еду.

Она со вздохом обернулась к мужу и вернула ему поцелуй.

— Что на этот раз? Снова плесень в мешках с тайзой? — спросил он; в его глазах загорелись смешливые искорки.

Мара потерла ноющие виски:

— Нет. Шкуры для поставщика сандалий. Придется закупить новую партию.

Хокану кивнул, соглашаясь. Он был из тех немногих, кто не станет доказывать, что сандалии для рабов — это просто лишний расход.

Подумав — уже в который раз — о том, как ей повезло с мужем, Мара героически потянулась к подносу. Муж перехватил ее руку с решимостью, не допускающей возражений.

— Это все уже несъедобно. Мы пошлем слуг за свежей снедью, а я останусь и разделю с тобой завтрак. В последнее время мы слишком мало бываем вместе.

Он обошел вокруг ее подушки с тем изяществом, которое обычно отличает опытного фехтовальщика. Хокану был одет в просторный шелковый кафтан, перехваченный поясом из соединенных между собой раковин; пояс скрепляла пряжка, инкрустированная бирюзой. Судя по влажным волосам, он недавно вышел из ванны, которую обычно принимал после занятий на плацу со своими офицерами.

— Ты-то, может быть, и не проголодалась, но я готов съесть харулта. Люджан и Кемутали решили проверить, не сделало ли меня отцовство слишком благодушным и беспечным.

Мара чуть заметно улыбнулась.

— Ну и как? Теперь они оба ставят примочки на синяки? — спросила она с шутливым злорадством. Хокану уныло признался:

— По правде говоря, синяков и мне немало досталось.

— Значит, ты все-таки благодушен и беспечен? — не отставала Мара.

— Ну уж нет, — засмеялся Хокану. — В этом доме приходится держать ухо востро. Джастин дважды устраивал мне засады на пути в ванну и еще раз, когда я выходил. — Затем, опасаясь, как бы разговор о сыне не принял опасного направления, он поспешил поинтересоваться, какая забота проложила морщинку между нахмуренными бровями жены. — Или, может быть, ты тоже хотела бы испытать мое благодушие?

Мара даже засмеялась от неожиданности:

— Нет. Мне-то известно, как чутко ты спишь, дорогой мой. Если ты позволишь себе беспечность, я это сразу же пойму. И знаешь, когда это будет?

— В ту ночь, когда ты перестанешь вскакивать и отшвыривать подушки с покрывалами при малейшем намеке на необычный шум.

Довольный тем, что Мара хотя бы немного развеселилась, Хокану хлопнул в ладоши, подзывая слугу, и велел убрать поднос с раскисшей на жаре едой, а взамен принести из кухни свежие закуски. Эти нехитрые распоряжения заняли совсем немного времени, но, снова повернувшись к Маре и встретив ее отсутствующий взгляд, Хокану понял, что она снова погрузилась в свои нескончаемые раздумья. Ему уже были знакомы эти признаки: руки Мары, до того свободно лежавшие у нее на коленях, напряглись и пальцы она всегда именно так переплетала, когда думала о задаче, которую сама же поставила перед Мастером тайного знания.

Догадка Хокану не замедлила подтвердиться, когда Мара сказала:

— Интересно, как там дела у Аракаси? Удалось ему хоть немного приблизиться к цели — проникнуть в Город Магов?

— Об этом мы поговорим не раньше, чем ты поешь, — сказал Хокану с притворной угрозой. — Если ты и дальше будешь морить себя голодом, от тебя ничего не останется — только большущий живот.

— Еще бы не большущий! Там же твой сын, будущий наследник! — парировала Мара в том же тоне добродушного поддразнивания.

И, на этот раз уклонившись от обсуждения щекотливой темы наследования титулов, Хокану предпочел сделать все, чтобы не нарушить хрупкое спокойствие и дать жене возможность насладиться фруктами, свежеиспеченным хлебом и легкими закусками, за которыми он послал. Но если хорошенько разобраться, подумал он про себя, то, вероятно, даже Аракаси с его попытками проникнуть в святая святых Ассамблеи магов и то был менее опасным предметом разговора.

* * *

Аракаси в этот момент сидел в шумной придорожной таверне на севере провинции Нешка. На нем была полосатая роба вольного погонщика, в должной мере пропахшая нидрами; его правый глаз, казалось, заметно косит. Только что он сделал вид, что отхлебнул обжигающе-крепкого пойла, которое, как было всем известно, варили тюны из растущих в тундре клубней, и передал бутыль караванщику. С ним он провел последние часы, безуспешно пытаясь напоить его допьяна.

Лысый и плотно сбитый караванщик — иначе говоря, хозяин наемной артели погонщиков — выделялся громоподобным смехом и прискорбной привычкой хлопать собутыльников по спине. Видно, по этой причине места на табуретах по обе стороны от него оставались пустыми, подумалось Аракаси, грудь которого уже вся была в синяках: из-за «дружеских» хлопков соседа он все время ударялся о край стола. Конечно, для выуживания сведений можно было с самого начала выбрать и не столь разудалого собеседника, но другие караванщики предпочитали собираться за столом каждый со своей артелью, а ему был нужен тот, кто держался обособленно. Потребовалось бы слишком много времени, чтобы втереться в доверие к крепко спаянной группе и отделить от компании кого-то одного. Терпения у него хватало. Порой приходилось месяцами вживаться в общество нужных ему людей, чтобы добыть полезные для Мары крупицы знаний. Однако здесь, в позабытой богами северной таверне, куда посетители чаще всего захаживают не поодиночке, а сплоченными компаниями — артелями, кто-нибудь из них, чего доброго, запомнит незнакомца, расспрашивавшего о таких вещах, какие местному погонщику уже полагалось бы знать.