Исповедь - Сьерра Симоне

борьбе и все же подозреваю, что мне вообще не придется сражаться.

– Это не сражение, – отметил я. – Это человек.

– Это всего лишь женщина, святой отец, – Стерлинг сверкнул белозубой широкой улыбкой, – которая скоро станет моей.

Я промолчал в ответ, хотя каждая нервная клетка кричала: «Ты ошибаешься, ты ошибаешься, ты ошибаешься». Вместо этого я просто наблюдал, как он махнул мне рукой и, засунув руки в карманы, беспечно зашагал к выходу, как будто ничто в мире его не заботило.

XIX

Различие между завистью и ревностью едва уловимо, но ощутимо, если однажды вы познаете вкус и очертания обеих.

Ревность – это желание иметь то, что есть у другого, например, желание иметь такую же машину или дом, как у соседа. (Или желание быть мужчиной, которому принадлежит сердце твоей девушки, а не каким-нибудь привилегированным мудаком, у которого наверняка есть выдвижной ящик для всех его запонок.)

Зависть – это ненависть к тому факту, что у кого-то другого есть то, чего нет у тебя, и ненависть к ним за то, что они это имеют. Она проявляется, например, в желании проколоть шины соседу, потому что он не заслуживает гребаного BMW, и все, мать твою, это знают, и раз уж ты не можешь это иметь, то чертовски несправедливо, что он получает желаемое.

Стерлинг подпадал под последнюю категорию. Дело не в том, что он непременно желал Поппи, возможно, не больше, чем других благ в своей жизни: новый загородный дом, новую яхту, новый зажим для галстуков. Но мысль о том, что она достанется кому-то другому, разъедала его изнутри, как ненасытный паразит одержимости.

Сегодня у меня было много времени подумать об этом, потому что Поппи, очевидно, пропала без вести. Сначала, после ухода Стерлинга, я пытался вести себя хладнокровно, расхаживая по кабинету и названивая ей, затем начал отправлять СМС. Конверт из плотной бумаги, подобно алой букве, прожигал дыру на столе. Что я собирался сказать, если бы она взяла трубку? Я бы просто сообщил ей, что Стерлинг нанес мне визит. Да, еще он следил за нами и шантажировал меня, чтобы я отпустил тебя. Совершенно обычная пятница. Хочешь посмотреть Netflix сегодня вечером?

Но она не отвечала на мои звонки и сообщения, хотя обычно делала это быстро, я провел долгий час, наматывая круги по кабинету. Мне просто стоило пойти к ней домой. Произошедшее было действительно важным, и нам нужно было поговорить об этом прямо сейчас, но слова Милли все еще не выходили у меня из головы, не говоря уже об этом долбаном конверте, лежащем в нескольких дюймах от меня, который являл собой черную дыру, пылающую, как погребальный костер моего бьющегося грешного сердца. Я очень боялся идти к ней домой, но еще больше страшился, что нас поймают… снова.

Потом мне захотелось накричать на себя за то, что я такой слабак. Нам нужно было разобраться во всем, и это было важнее остального. Мне просто нужно было отправиться на очередную пробежку, вот и всё. Все привыкли видеть меня бегающим в любое время дня и ночи, и если бы я случайно пробежал мимо старого дома Андерсонов, никто вообще не счел бы это странным.

Я быстро переоделся во все спортивное, пристегнул телефон к руке и менее чем через две минуты был у дома Поппи. Ее «фиат» стоял на подъездной дорожке, но, когда я проскользнул в сад (снова воздав благодарность за разросшиеся кусты, которые обеспечивали такое отличное укрытие) и постучал в дверь, ответа не последовало. Где, черт возьми, она пропадает? Это было довольно важное дерьмо, а она была недоступна!

Она что, вздремнула? Принимает душ?

Я постучал и стал ждать. Отправил сообщение, постучал и стал ждать. Походил кругами, подождал, постучал еще несколько раз, затем послал все на хрен и отпер дверь ключом, который лежал под бамбуковым горшком.

Как только я вошел внутрь, смог с уверенностью сказать, что она не дремала и не принимала душ. Меня встретила оглушительная тишина, свидетельствующая о том, что дома никого нет, и, конечно же, я заметил, что ее телефон и сумочка исчезли с того места, где они обычно лежали, – с рабочего стола, хотя ключи от машины были все еще там. Значит, она ушла куда-то без ключей. Может, отправилась в центр города пешком, в кофейню или в библиотеку?

Я повернулся, чтобы уйти, и тут одна жуткая мысль вонзилась мне в грудь, как ледяной клинок.

А что, если она сейчас со Стерлингом?

Я практически сполз по стене. Вполне логично. Неужели, я думал, он проделал весь этот путь сюда только для того, чтобы предупредить меня? Что он объявит войну, а затем будет ждать еще несколько дней, чтобы открыть огонь? Нет, скорее всего, покинув церковь, он прямиком направился к Поппи, и пока я как идиот расхаживал по потертому ковру в кабинете, он находился здесь, уговаривая Поппи пойти с ним куда-нибудь. В ресторан. В бар. В какой-нибудь шикарный отель в Канзас-Сити, где он трахнул бы ее у панорамного окна.

Этот ледяной клинок вонзался в меня снова и снова: в горло, спину, сердце. Я даже не стал бороться с двумя драконами-близнецами – ревностью и подозрительностью, пока те обвивали мои ноги, потому что знал без тени сомнения, что был прав. Не существовало других причин, по которым она игнорировала бы мои звонки и сообщения.

Поппи была со Стерлингом. Она проводила время с ним, а не со мной, и я был совершенно бессилен изменить это.

Осознав тот факт, что Поппи весь день не было дома, я забежал в кофейню, библиотеку и винный сад, просто чтобы перепроверить, не пошла ли она поработать куда-нибудь еще. Но нет, ее не было ни в одном из этих мест, и когда я вернулся домой и отстегнул свой «айфон», она по-прежнему не написала и не позвонила.

Зато звонил епископ Бове.

Я не перезвонил ему.

В тот вечер во время встречи молодежной группы я был сам не в себе. Обозленная, рассеянная развалина, но, к счастью, это был вечер игр в Xbox, поэтому мое разочарование и напряжение смешались с такими же чувствами шумных подростков, игравших со мной. И в конце вечера я прочитал краткую и подходящую случаю молитву.

– Боже, псалмопевец говорит нам, что Твое слово – луч света у наших ног. Даже если мы не всегда знаем, куда Ты ведешь нас, Ты обещаешь, что укажешь нам следующий шаг. Пожалуйста, сохрани для нас этот луч горящим, чтобы наш следующий шаг, наш следующий час и наш следующий день были ясными. Аминь.

– Аминь, – пробормотали подростки, а затем разошлись по домам, к своим заботам, которые (для них) были такими же тревожными и напряженными, как и мои. Домашнее задание, влюбленности, черствые родители и грядущий выпускной в школе казались мне такими далекими. Я хорошо помнил эти проблемы, хотя они были сильно омрачены смертью Лиззи. Подростки чувствуют себя иначе, нежели взрослые, они воспринимают все острее и значительно сильнее, не имея еще жизненного опыта, который напоминал бы им, что плохая оценка или неразделенная любовь – это еще не конец жизни.

Но у меня был такой опыт. Так почему же я все еще чувствовал, что могу быть сломлен?

Закончив с молодежной группой, я сидел в своей гостиной с телефоном в руках, размышляя, должен ли перезвонить епископу. Звонил ли он, потому что Милли или Джордан рассказали ему о моих нарушенных обетах? Я задавался вопросом, смогу ли вообще продолжать притворяться, если он еще ничего не знает. А затем я увидел это – присланное в сообщении фото.

Его отправили с неизвестного номера, но как только я открыл сообщение и увидел фотографию Поппи в машине лицом к окну, то сразу понял, чей это номер. Освещение было слабым, как будто тот, кто снимал, не воспользовался вспышкой, и, похоже, снимок был сделан на заднем сиденье, что навело меня на мысль, что у них был личный водитель. Я едва мог разглядеть пряди