Ушкуйники - Виталий Гладкий

Зато у Раймонда Луллиуса тоже имелась друза, чрезвычайно похожая на найденную Базилем. И хотя он всегда держал ее под замком, однажды Гийому Торше все-таки представилась возможность подсмотреть, что прячет его учитель в тяжелом металлическом сундучке. Тогда он, правда, не придал никакого значения серым невзрачным кристаллам, лежавшим поверх великолепных рубинов и сапфиров. Да и вообще, решив, что мастер хранит в сундучке всего лишь свои сокровища, ученик успокоился. Гийома Торше никогда не волновали деньги как таковые. Им владела жажда новых знаний и великих открытий. Он был ученым до мозга костей.

И вот сейчас алхимик вдруг многое понял. Раймон Луллиус слыл всегда таинственной, неординарной личностью. Однако он был не столько алхимиком, сколько ученым. Луллиус научил людей получать поташ из растительной золы, разработал способы получения некоторых эфирных масел, сулемы, мастики из белка и извести, усовершенствовал очистку винного спирта и подарил миру много других изобретений. Он написал огромное количество манускриптов на каталанском, арабском и латинском языках. А после тридцати лет уединился на пустынной горе Мирамар, создав там небольшой монастырь, хотя не был ни монахом, ни священником.

И все-таки при всей своей внешней открытости Луллиус явно хранил какую-то тайну, поделиться которой, судя по всему, не мог, не имел права даже с самыми преданными и верными учениками. После истории с английским королем Эдуардом великий алхимик, коего современники прозвали «учителем озареннейшим», старался не общаться более ни с королями, ни со знатью. Он словно наложил на себя епитимью за опрометчивый поступок и в дальнейшем посвятил свой талант исключительно рыцарско-монашескому ордену.

Так вот, значит, какую тайну пронес через всю свою жизнь учитель! Видимо, эта друза способна на многое… Гийом Торше осторожно положил руку на шкатулку и убедился, что ее температура значительно выше, нежели в лаборатории. Философский камень… «Господи, неужели Ты обратил наконец свой взор на меня, ничтожного раба Твоего?!» Торше подошел к висевшему возле окна распятию и истово перекрестился.

– Твои молитвы напрасны, чернокнижник! – раздался вдруг чей-то грубый насмешливый голос. – Твой Бог, как и мой, не терпит воров.

Точно ужаленный, алхимик резко оглянулся на входную дверь и, несмотря на сгустившиеся там темные тени, различил острым глазом заросшего бородой оборванца, опиравшегося на посох.

– Кто ты? – недовольно спросил алхимик. – И как попал в мой дом?

– У тебя замки плохие, хоть ты и маг. – Оборванец хрипло рассмеялся. – Твои заклятия супротив моих как пыль против ветра. Замки твои рассыпались в прах.

Уловив исходивший от бродяги тошнотворный запах, Торше решил, что перед ним – обычный грабитель.

– Пусть так, спорить не буду, – сказал он как можно миролюбивее. – Чего ты хочешь – серебра, злата? У меня есть немного, я готов поделиться с тобой. Только постарайся поскорее избавить мой дом от своего присутствия.

– Твои презренные деньги мне не нужны. Отдай Большой Знич, и я исчезну!

– О чем ты говоришь?! – опешил алхимик.

– О священном огне пруссов. Твои братья похитили его из нашего святилища на острове Рюген и спрятали в подземельях Альтштадта. Но недавно Знич покинул место заточения, и его след привел меня сюда, к тебе. Отдай Знич!

– Да нет у меня никакого Знича! – вспылил алхимик, начиная уже догадываться, что именно требует от него этот грязный и вонючий тип. Теперь он не сомневался, что к нему пожаловал прусский жрец, просто, скорее, всего низкого чина – вайделот[94]. – Убирайся отсюда подобру-поздорову!

– Уж не намереваешься ли ты спустить меня с лестницы? – насмешливо поинтересовался незваный гость.

– Много чести! Не уйдешь по-хорошему, кликну городскую стражу, – хладнокровно парировал Гийом Торше.

– Вряд ли ты отважишься на это… храмовник. Или считаешь, что папские живодеры перестали уже искать рыцаря-тамплиера Юга де Гонвиля, обвиненного в ереси и связи с нечистой силой и сумевшего бежать из-под стражи?

Глаза алхимика недобро сверкнули. Расправив плечи, он молча шагнул к стене, нажал на потайной рычаг и извлек из отворившейся ниши большой рыцарский меч в дорогих ножнах.

– Ты слишком много болтаешь, прусская собака, – процедил Торше, едва сдерживая гнев. – Уж не знаю, откуда тебе известно обо мне, но вор, забравшийся в мой дом, должен замкнуть свой рот навсегда. Поищи свой священный огонь в аду! – С этими словами алхимик обнажил меч и бросился на бродягу.

Незваным ночным гостем алхимика был колдун, бывший узник подземной тюрьмы Кёнигсберга. Люди маршала Генриха фон Плоцке уже с ног сбились, пытаясь разыскать беглеца. Но пока они рыскали в предместьях, посчитав, что колдун покинул Альтштадт, он тем временем спокойно отсиживался в подземном лабиринте. Благо воды там было вдоволь, а обходиться без пищи прусс мог подолгу.

Надеясь на быструю победу над безоружным язычником, потерявший от ярости голову Гийом Торше – а точнее, сбежавший от «правосудия» короля Франции Филиппа IV рыцарь Юг де Гонвиль, ученый-храмовник – пренебрег защитой, за что и поплатился. Крепкая толстая палка в руках колдуна, служившая ему посохом, неожиданно пришла в движение, и один ее конец со страшной силой врезался алхимику в солнечное сплетение.

Все произошло так быстро, что бывший рыцарь, отменно владеющий приемами нападения и защиты, не смог достойно отреагировать на выпад оборванца. Задыхаясь, он опустился на одно колено, и следующий удар дубиной – уже по голове – погрузил его в непроглядную чернильную тьму…

Очнулся Гийом Торше от льющейся на его лицо холодной воды. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним испуганного Базиля с кувшином в руках. Алхимик закряхтел и, цепляясь за ножку стола, медленно поднялся. В голове гудели шмели. Он поднял руку и нащупал на темени шишку размером с детский кулачок.

– Где… где она?! – вскричал он мгновением позже, бросая встревоженный взгляд на стол.

Шкатулка исчезла.

…Жигонт прослонялся по Кнайпхофу до самой ночи. Он не понимал, зачем это делает и чего именно хочет от него камень. Повинуясь воле Знича, литвин неустанно мерил шагами мостовые, и в конечном итоге в городе не осталось ни одного закоулка, где бы он не побывал. Камень то отпускал его, остывая, то вновь наливался огнем и жег тело, заставляя ускорять ход.

Когда стемнело, уставшие ноги привели Жигонта к двухэтажному дому, притулившемуся у оборонительной стены Кнайпхофа, и тут окончательно отказались ему служить. Бедняга упал на охапку соломы возле коновязи и задышал, как загнанная лошадь, глубоко и часто. Камень наконец «успокоился», полностью остыв. Чувствуя, как по всему телу разливается блаженство, Жигонт расслабился и закрыл глаза. Он готов был уснуть прямо здесь, на улице: добраться до постоялого двора попросту не хватило бы сил.