Оркнейский свиток - Лин Гамильтон

— Правда? — спросила я.

— Кто знает!.. В конце концов, это же была гробница. Возможно, для викингов, это сродни тому, что для нас провести ночь на кладбище, и они просто испугались до смерти. Но история интересная.

— У меня еще один вопрос, Саймон, — сказала Майя. — Я обязательно должна знать ответ, на что именно надеялась святая Маргарет?

Саймон рассмеялся.

— Хоуп[13]или Хуп — значит «бухта» или «залив». Существует два варианта святой Маргарет, одна Маргарет — святая и королева Шотландии, другая — юная дочь короля Норвегии, которая умерла в конце тринадцатого века, когда должна была обвенчаться с английским принцем Эдвардом. Ей было всего семь лет или около того, грустная история. Я бы выбрал первую из Маргарет.

— Как жалко, — сказала Майя. — Мне так хотелось чтобы «Хоуп» — означало надежду.

Похоже, что хроническую оптимистку Майю совершенно необъяснимым образом всегда поджидало разочарование.

Все услышанное мной было очень и очень интересно. Я не знала, что обо всем этом думать, и как это связано с обезумевшим Бьярни, но все сводилось к тому, что последние слова бедняги Перси имели под собой основание, кроме чаши, конечно. Меня осенила революционная мысль, что если я ошибалась, а мечтатели вроде Уиллоу, Кенни, возможно, Перси, и даже мошенника Тревора правы, и история о Бьярни не пустой звук? Я постаралась прогнать эту дурацкую мысль из головы.

Тем вечером произошло еще кое-что, и смысл этого я поняла не сразу. На Майе было ожерелье, которое мне ужасно понравилось еще в ту вечеринку у нее дома в Глазго. Мы стояли в холле, ожидая, пока джентльмены присоединятся к нам, чтобы ехать домой, и болтали. Я сказала, что мне ужасно хочется, чтобы это ожерелье было на мне, а не на ней. Она рассмеялась и настояла на том, чтобы я примерила украшение.

— Я в этом ничего не смыслю, — сказала Майя. — Хотелось бы мне ценить подобные вещи по-настоящему, когда Роберт мне их дарит, и беседовать с ним об антиквариате. Это ожерелье он подарил мне на День святого Валентина пару лет тому назад, оно мне очень нравится. Это мое любимое украшение: оно простое, но когда я надеваю его, то чувствую себя такой элегантной. Просто обожаю это ожерелье.

— Конечно, оно на вас потрясающе смотрится. Я видела очень похожее ожерелье пару лет тому назад. Кто-то собирался прикупить его для жены. То ожерелье было фирмы «Либерти-энд-Компани». Это — той же фирмы, — добавила я, перевернув его, чтобы убедиться. — Ему примерно сто лет. — Я примерила его и с восхищением принялась рассматривать свое отражение в зеркале холла.

— Оно мне нравится, и это единственное, что я о нем знаю. Однако я признаюсь вам кое в чем. Я боюсь носить его, но ношу, чтобы не обидеть Роберта. Совершенно случайно я нашла счет на это украшение. Ну, хорошо, я подсмотрела. Я боялась, что он подарил мне что-то, что принадлежало Бев, ну, его первой жене. Мы были очень близкими подругами, но я не хочу носить ее украшения. Оказалось, Роберт купил его накануне Дня святого Валентина. Я вздохнула с облегчением, пока не обнаружила, что он заплатил за него около ста тысяч долларов. Я пришла в ужас.

— Ух-ты, — совершенно искренне произнесла я. Я бы не позволила человеку, которого я знаю, заплатить больше десяти, ну может, пятнадцати тысяч. Мне казалось, что Роберт должен разбираться в подобных вещах. Было несколько возможных вариантов объяснения этой потрясшей Майю суммы. Возможно, просто у Майи плохое зрение, или она находилась под воздействием шампанского, и ей просто померещился лишний нуль, хотя я не обнаружила признаков того, что она много пьет. Она выпила пару бокалов вина за ужином и совершенно не казалась пьяной, когда мы встретились с ней в саду. Тот вечер в Глазго мог быть просто нетипичным. Она очень стеснительна и, возможно, присутствие такого количества незнакомых людей у нее дома вывело ее из равновесия. Третье объяснение, самое неприятное из возможных, заключалось в том, что, возможно, у Роберта был кто-то еще, кому он покупал подобные сверхдорогие украшения, а Майя просто решила, что счет был выписан на ее ожерелье. Я всегда с подозрением отношусь к мужчинам, которые направо и налево расточают все эти «дорогая» и «милая», но Роберт, похоже, искренне обожал свою супругу.

— От чего ты пришла в ужас, дорогая? — произнес подошедший к нам Роберт и обнял жену за плечи.

— Так, девичьи истории. Кстати, Лара рассказывала мне об ожерелье, которое ты подарил, — сказала она. — Она видела одно очень похожее в Торонто. Она говорит, что ему сто лет.

— Полагаю, что так и есть, дорогая.

— Ты меня балуешь, Роберт.

— А почему бы и нет, милая?

Тут я сняла ожерелье и взглянула на него внимательней. Оно удивительно походило на то, которое Блэр-Мультимиллиардер просил меня оценить. Полагаю, с расстояния в пару лет сложно утверждать наверняка, но камни действительно были те же самые, и цепочка особого плетения с перламутровыми медальонами — тоже, это я очень хорошо запомнила. Мне бы и в голову не пришло, что существует два одинаковых украшения. Я с улыбкой вернула ожерелье и сказала, что завидую. Если Блэр и купил такое же ожерелье, то очень надеюсь, что он не выложил за него ту сумму, какую заплатил Роберт. Позже тем же вечером, когда в доме свет был уже потушен, по крайней мере, в пределах моей видимости, я снова принялась из темного окна гостиной моих апартаментов рассматривать в бинокль Пустошь. Свет в доме не горел, хотя было уже поздно. Однако я заметила огни дальше за площадкой для гольфа. Это могло быть какое-нибудь судно, или кто-то прогуливался с фонариком вдоль берега. Хоть здесь и было очень мило, у меня не возникло желания выйти из дома.

Когда я пошла в темноте к кровати, то налетела на кресло и услышала, как что-то упало. Я включила свет и нагнулась, чтобы поднять журнал, который свалился со столика. В этот миг мой взгляд уткнулся в украшенное довольно необычной резьбой деревянное кресло, возможно, работы Энтони Гауди. Оно очень походило на то, которое я помогала купить Блэру Мультимиллиардеру, и которое когда-то было его гордостью, святая святых в его доме. Мы купили его на десять тысяч дешевле его стоимости, так как на сиденье остались крошечные следы от сигареты. Я сняла абажур с лампы и посмотрела внимательней. Нет, это кресло не просто походило на кресло Блэра, это и было то самое кресло с теми же следами от сигареты на сиденье. Я села и тупо на него уставилась.

Несколько месяцев Бьярни и его люди провели в гостях у человека, который спас им жизнь, но Бьярни не был счастлив, и когда стало ясно, что они могут беспрепятственно идти куда пожелают, объявил Свейну, Одди и Гоисвинте о намерении продолжить путь. Мнения Бьярни и Одди разошлись.

— Я много думал, Бьярни, — сказал Одди. — Это самое удивительное место из всех, где я побывал, хотя так далеко я еще не забирался. Я устал от странствий. И я не понимаю, зачем везти Гоинсвинту обратно в Оркни, туда где холодные сырые ночи и затхлый воздух. Я нашел место, которое лучше родных земель. Мне будет чем здесь заняться, если я решу остаться, и с твоего разрешения, брат, я так и поступлю. Я остаюсь, но надеюсь, что и ты тоже останешься.