Дэмономания - Джон Краули

«Ты и прежде так говорил, Эдвард».

Он говорил так и прежде, но после того дня Эдвард Келли и вправду не станет с ними общаться. Он знал, что не станет. Однако это ничего не значило, ибо теперь он принадлежал им; им, а не себе; случилось то, чего он страшился и на что надеялся с той самой ночи в марте 1582 года, когда он пришел в дом Джона Ди в Мортлейке с книгой, которую не мог прочесть, и порошком, который он получил — якобы нашел среди монашеских могил в Гластонбери; с того часа, когда, отодвинув в сторону камни и бумаги на старом столе Джона Ди, заглянул в кристалл, стоявший там на подставке.

Одержимый. Теперь они уже ничему не могли научить его, ему не нужно было слышать их речи. Он им принадлежал.

«Ну, когда отдохнешь, — сказал Джон Ди. — Восстановишь силы».

«Нет, — ответил Келли. — Никогда. Никогда».

Ангелы обещали ему защиту от злобных существ, которые искушали и мучили его с детства. Но теперь он знал правду: те злые твари с собачьими мордами, желтоглазые демоны в коричневых мантиях ничем не отличались от добрых, красивых и благочестивых, говоривших с ним из стеклянного шара, предлагавших помощь, уют, убежище, — но были всего лишь их слугами и выполняли их распоряжения. Захоти она, и могла бы превратиться в любого из демонов.

Он всегда это знал, всегда, а теперь понял, что знал это — возможно, с той самой первой ночи далеко в Мортлейке, ночи ветра и голосов. О, порой он, закрыв глаза, пятился от них в испуге, неделями и месяцами пребывал в смятении и тоске; но каждый раз возвращался и подходил все ближе, пока наконец не подошел достаточно близко, и вот они схватили его и теперь уже никогда не отпустят.

Хотя лето, похоже, не хотело кончаться, задержавшись на пороге, подобно гостю, которому было так хорошо, что он тянет с прощанием, — Вэл решила закрыть Дальнюю Заимку в День Колумба, считавшийся в Дальних горах окончанием туристического сезона; туристов в этом уединенном и не очень привлекательном салуне близ реки Шедоу видели редко в любое время года, хотя возле него имелась большая, подсвеченная электричеством вывеска (которую предстояло в эту полночь выключить до следующего года), сообщавшая тем, кому случилось до нее добраться, имя заведения: Мамочкина Дальняя Заимка.

Это было бревенчатое строение с широкой верандой (пропахшей, как летний лагерь, сосновыми бревнами и затхлой мебелью), через которую вы попадали в большой бар; по левую руку от него расположилась столовая, которая каждое лето готова была закрыться навсегда, но все-таки открывалась вновь. Толстые буквы объявления, висевшего за стойкой, прямо сообщали: «Заведение продается. Спросить в баре». В былые дни, когда сюда заходило больше людей, прежде не подозревавших о существовании салуна, время от времени кто-нибудь да осведомлялся у барменши (Вэл) о такой возможности, но каждый завсегдатай знал, что объявление выражает скорее угрозу, чем предложение; оно означало: как бы тут симпатично все ни выглядело и какое бы радушие ни изображала Вэл, знайте — ей все это надоело, просто до чертиков.

В последний вечер Вэл с Мамой давали ужин для друзей, отмечали закрытие еще одного сезона. На ужин подали барашка, которого Вэл готовила с такой трепетной заботой о результате и отзывах, как будто он был ей родной. Ягненка Вэл купила у Брента Споффорда (он был среди гостей, собравшихся в несколько унылой, но хорошо знакомой столовой у Мамы), который сам вырастил его, а равно его братьев, сестер и кузенов на холмистом склоне горы Ранда и на землях Аркадии, где пара сильных, но необученных овчарок Роузи безжалостно гоняла их и (как обнаружил теперь Споффорд) накачала им кое-где чертовски жесткие мускулы.

— Это у них было в генах, — говорила Роузи. — Малыш, ты прокололся при покупке.

— Я смотрел документы, — сказал Споффорд. — Все их предки славились тонким вкусом.

Пирс вспомнил, как в самый первый день в Дальних горах он встретил Споффорда, который гнал стадо этих самых овец через городок Каменебойн, с посохом в руке и соломенной шляпой на голове.

За ужином провожали не только туристический сезон, но и Споффорда. В неофициальном сообществе ветеранов Вьетнама, к которому он принадлежал, стали ходить слухи о двух парнях из бывшего Споффордова подразделения, которые поселились на безлюдных холмах в далеком западном штате, — и то ли пустынность эта на них так подействовала, то ли почему-то еще, но они уверовали в родившуюся из местных россказней и каких-то странных книг легенду, которая озадачила и встревожила Споффорда. Он сам после службы провел немало времени в разных медицинских учреждениях и вне их, пытаясь понять, что же случилось с ним и его Республикой.

— Я с этими ребятами контачил по поводу овец, — проговорил он, гоняя по тарелке бараньи кости. — Тогда они тоже по овцам работали. Но теперь речь не о том.

— Не понимаю, почему именно ты должен за это браться, — сказала Роузи. — Почему сейчас.

— Не об овцах речь, — повторил Споффорд. — О юлках. Знаете, в горных северных лесах когда-то водились волки. Потом много лет их не было. А теперь возвращаются.

— Точно, — сказал Пирс.

— Парни говорят, что госагентства заново их разводят. Они не просто забредают из Канады, их специально подсаживают.

— Да, я вроде читал.

— Но не об этих.

— Я читал, что защитники живой природы хотят восстановить численность волков там, на севере, а владельцы ранчо и фермеры возражают.

— Эти волки — не волки, — сказал Споффорд. Он допил вино. — Слушайте. Эти ребята очень странные. Они не умеют жить с людьми, но это единственное, чего они не умеют. Они своими руками построили хижину в чаще и живут там, охотятся и ставят силки, как герои этого, как его. А еще они размышляют. И до многого доходят своим умом.

— Что значит — не волки? — спросила Вэл.

Они подождали. Рассказ, очевидно, требовал некоторой аккуратности, Споффорд словно вытаскивал его с раскаленных углей: вот-вот обожжется.

— Знаете, так бывает, — начал он, — слушаешь человека — и не согласен с тем, что он говорит, но слушаешь дальше — и в какой-то момент чувствуешь, что дело уже не в разногласиях; не знаю, знакомо ли вам такое. Думаешь: ну, парень не в себе.

— Да, — сказал Пирс. — Еще бы.

Остальные тоже закивали понимающе: ну да, конечно. Знаем мы таких.

— Так, словно он выдолблен изнутри, — продолжал Споффорд. Прищурив глаза, он будто на ощупь вспоминал это свойство. — Совсем пустой внутри, и все слова звучат словно сквозь него. Словно откуда-то еще, со стороны, из-за спины, что ли.

Роузи вспомнила того молодого человека, который недавно привозил Сэм. Опустошенный, с уверенной улыбкой, да только уверенность эта словно веяла сквозь него.

— Волки, — напомнила Вэл.

— Да больше пугает не сама эта история, — сказал Споффорд. — Секретное подразделение, там, правительственный эксперимент, ну, не знаю, а теперь волков выпускают в Дакоте, чтобы не убивать и не усыплять, — в общем, дело не в этом, а в этой их уверенности, она-то больше всего и пугает.