Когда море стало серебряным - Грейс Лин

Судья, лишившись курицы, пришёл в неописуемую ярость, но кое-как утешил себя тем, что у него осталась полная комната золотых яиц. И тут по всему дому разнёсся ужасный запах. Слуги бросились искать его источник – и остановились у двери запертой комнаты. Когда судья отпер дверь, все едва не лишились чувств из-за отвратительной вони. Комната была доверху набита тухлыми яйцами.

Разъярившись ещё сильнее, судья приказал привести к нему Ляна. Однако мальчик давным-давно покинул деревню. В тот самый день, когда он нарисовал курицу, он попрощался с домашними, нарисовал огромного журавля, сел ему на спину и улетел прочь.

Лян изменил имя – теперь его звали Чэнь, – спрятал свою кисть и нашёл себе учителя – великого художника. Лишь став взрослым, он достал волшебную кисть из тайника. Но теперь он ни одной своей картины не дорисовывал до конца, чтобы они не оживали. Лошадям он не дорисовывал зрачки, рыбам – чешуйки, а людям – башмаки. Однако даже при всех этих изъянах его работам не было равных. Никто не сомневался, что прославленный живописец Чэнь – всем мастерам мастер.

Так и получилось, что к нему, желая заказать работу, явился один могущественный магистрат. Этот магистрат не узнал живописца Чэня, зато Лян мгновенно признал в нём того самого судью.

– Живописец Чэнь, – обратился к нему магистрат, – хвалю вас за хорошую работу, которую вы выполняете по заказу моего сына. Картины в Длинной Галерее поистине услаждают взор!

– Благодарю, – сказал живописец Чэнь. – Работы предстоит ещё много. Я хочу расписать все балки и потолки.

Следя за работой мастера, магистрат вдруг нахмурился.

– Вы красите эту балку обычной водой! – возмущённо сказал он. – Никто не увидит, что вы рисуете, если вы намерены рисовать водой!

– Увидят, когда настанет время, – ответил живописец Чэнь. – Вы хотели со мной о чём-то поговорить?

– Верно, – сказал магистрат. – Я хочу заказать картину для своего дворца.

И хотя живописца Чэня терзали дурные предчувствия, он всё же заключил с магистратом соглашение. Они уговорились, что магистрат целый год не будет облагать налогами родную деревню живописца Чэня, а Чэнь, в свою очередь, нарисует магистрату дракона.

Картина вышла поистине великолепной. По своему обыкновению, живописец Чэнь недораскрасил дракону глаза и в таком виде отдал картину магистрату. К несчастью, уже дома, во дворце, магистрат заметил этот недостаток и попытался самостоятельно его исправить – и дракон ожил!

Оживший дракон разрушил дворец магистрата, посеяв хаос и бедствия, а потом исчез. Магистрат понял, кто такой на самом деле живописец Чэнь, и с отрядом солдат поспешил к его дому, чтобы схватить его.

Живописец Чэнь тем временем заканчивал последнюю картину в Длинной Галерее. К нему прибежали ученики и, сообщив, что магистрат вот-вот будет здесь, стали умолять учителя спастись бегством. Однако Чэнь оставался странно невозмутимым. Когда он наконец оторвал взгляд от работы, то увидел, что магистрат и его люди бегут к нему, на ходу выхватывая мечи из ножен.

Не сказав ни слова, живописец Чэнь снова повернулся к своей картине. Это был пейзаж: спокойное синее море и зелёный берег вдали. Несколькими уверенными взмахами кисти он нарисовал на воде лодку. И когда остриё одного из мечей уже почти коснулось его, живописец Чэнь прыгнул в лодку – прямо в свою картину! И все с разинутыми ртами смотрели, как он уплывает в нарисованной лодке по нарисованному морю к нарисованной земле, увозя с собой волшебную кисточку.

– Хорошая история! – похвалил каменотёс. – Но вот что любопытно: в ваших сказках все магистраты и отцы князей похожи друг на друга. Можно даже подумать, что это один и тот же человек.

– Да, можно так подумать, – согласилась Ама.

– Хотя, с другой стороны, для нас все власть имущие на одно лицо, – сказал каменотёс с усмешкой. – Каждый из этих ваших героев с лёгкостью мог бы оказаться нашим высочайшим величеством.

– Это да, – сказала Ама. – Мог бы.

– Гляди! – сказал Ишань, указывая вперёд. – Что это там творится?

Они шли уже давно и теперь приближались к Столице. Замёрзшее море выглядело в точности так же, как раньше, хотя Морской Царь предупреждал их, что по земным меркам прошло уже немало времени, не меньше трёх лунных циклов. Он оставил их на окраине города после головокружительного полёта. Вопреки ожиданиям Пиньмэй, они не летели над морем, а нырнули с моста в Небесное Озеро. Вода перед ними расступалась, луна становилась всё больше и больше, превратившись в гигантское отверстие в усеянной звёздами водной завесе, и сквозь эту дыру они и попали в небо над Столицей.

Шли они молча, потому что Пиньмэй дулась. Хотя она и признала правоту Ишаня, она всё равно сердилась на него. Мог бы, по крайней мере, предупредить её, что сперва спросит о черепахе! И вообще, там, на Морском Дне, он всё время вёл себя странно. Пиньмэй была уверена, что он от неё что-то скрывает. Её раздражение прорывалось наружу, так же как облачка пара от их тёплого дыхания. Ишань, однако же, притворялся, будто ничего не замечает, и как раз хотел спросить, не пойти ли им другой дорогой, но тут-то они и увидели, как впереди, вдалеке, со всех сторон сбегаются люди, собираясь в большую толпу: женщины, дети, мужчины…

– Мужчины! – воскликнула Пиньмэй, сразу забыв про свою обиду. – В Столице есть мужчины!

– Наверное, – сказал Ишань, – император сгоняет строить стену только мужчин из горных деревень. Но пойдём узнаем, что там за шум.

Они побежали к толпе. Пиньмэй потянула за руку пожилую женщину:

– Скажите, пожалуйста, что тут происходит?

– Так ведь похороны, дитя! – ответила та как о чём-то само собой разумеющемся.

– А кого хоронят? – спросил Ишань.

– Так ведь её мужа, – ответила женщина. – Процессия пойдёт к Большому Пирсу.

– Я слышала, – вступила в разговор другая женщина, – что сам император пойдёт за гробом в траурных одеждах!

– Странно, что они решили похоронить его в море, – сказала третья. – Не к добру это. Теперь жди беды.

– Она сама на этом настояла, – вмешалась четвёртая. – Это было одно из её условий.

– Но как вообще можно опустить гроб в море? – удивилась какая-то девчушка. – Оно ведь замёрзло!

– А разве ты не слышала сегодня стук топоров? – спросила её первая женщина. – Всё утро рубили лёд. Вот в эту прорубь они и опустят гроб. Император пойдёт на что угодно, лишь бы она за него вышла.

– Она, должно быть, очень красивая, – сказала девчушка восхищённо, с завистью.