Женская сила - Ирина Мясникова

– Ага! А хотите, я вам омлет сделаю? Как в детстве? Мне мама омлет всегда по выходным делала.

– Давай, – разрешил Муравлев.

– А лук есть?

– Внизу в правом шкафчике. Там ящик овощной выдвижной. Может, и завалялось чего.

– Ножи?

– Слева от плиты.

– Передник?

– Вот чего-чего, а этого добра нет. – Муравлев развел руками.

– Полотенце кухонное?

– Вон полотенце бумажное на вертушке.

– М-да! Масло оливковое? Бальзамический уксус?

– Может, и повара-китайца затребуешь? Ищи там сама, что найдешь, используй.

Таня стала хлопать дверками шкафчиков, выдвигать ящики, и ее поиски увенчались успехом. Даже фартук нашла. Им она и помахала Муравлеву, прежде чем повязать на себя. На приготовление завтрака у нее ушло двадцать минут. Все это время Зинаида не отходила от нее, преданно заглядывая в глаза. Омлет получился на славу. Его даже удалось посыпать найденным в холодильнике засохшим сыром, который Таня натерла на терке. К омлету она приготовила любимый Беловым салат из помидоров с луком. Муравлев с большим аппетитом уплетал приготовленное Таней и всячески нахваливал ее стряпню. Так хвалил, что захотелось приготовить ему чего-нибудь еще.

Обычно Танины кулинарные таланты оценивались гостями, да Ирка ее все время хвалила. Ни Белов, ни Гришка никогда особых восторгов по поводу кулинарных изысков не проявляли. Считали это само собой разумеющимся. И вот впервые кто-то нахваливал ее совершенно примитивный рядовой завтрак. Ха! Что бы он сказал, этот Муравлев, если б поел ее семги по скандинавскому рецепту с соусом из чеснока и водки! Гордая собой Таня дала Зинаиде вылизать сковородку, убрала посуду в найденную на никелированной кухне Муравлева посудомойку и с чувством глубокого удовлетворения налила себе кофе из кофемашины.

– А чем же вы Зинаиду кормите? – поинтересовалась она у сытого и довольного Муравлева.

– Сухим кормом.

– Какой кошмар! Бедная, бедная Зина.

– Ничего не кошмар. Сухой корм премиум-класса.

– А где же ваша жена?

– Какая жена, Виноградова? С чего ты вообще взяла, что у меня есть жена? Нет, она, конечно, у меня была, но давно.

– Так вы же… Ой, я тупая! – Таня поглядела на Зинаиду. – Она ж целый день одна дома сидит, а вы ее выгуливаете два раза. Утром и вечером. Но в командировки же вы иногда все-таки ездите?

– Исключительно редко. Приходится уговаривать домработницу, чтоб вывела. Зина у меня девушка с характером, особенно когда пустует.

– Понятно. Теперь все понятно. – Таня поглядела на часы и поняла, что пора двигать. – Вадим Михайлович, вызовите мне, пожалуйста, такси. Я ж адреса вашего не знаю. Пора мне за машиной на завод да на дачу к Грише.

Муравлев вызвал такси и выразил готовность проводить Таню до машины.

– Ты ж, Виноградова, ничего не помнишь. В лучшем случае в паркинг спустишься. Не хватает мне еще охране объяснять, почему мои гости по дому плутают.

– Извините меня. Со мной это раз в десять лет бывает. Честно.

– Да, ты мне вчера все про Левинсонов доложила. Ну если без шуток, то я тебя поздравляю. И желаю тебе счастливой новой жизни.

– Спасибо!

– Да, кстати, вчера наш Газпром звонил. До тебя дозвониться не мог. Ты ж трубку не брала.

– Чего сказал?

– Уж не знаю, чего там у вас с ним было, но просил он тебе передать, что его срочно переводят на работу то ли в Берлин, то ли в Уругвай, то ли к Уго Чавесу. Я не разобрал. Мне главное, что он наш договор запустил и за слова свои ответил.

– Ничего у нас с ним не было. Могло бы быть, наверное. Хотя… – Таня задумалась. – Кто его знает? А вдруг он ненадежный?

– Да нет. Вроде надежный. Все обещания выполнил. Даже больше. Пропихнул нас на новый тендер.

Муравлев вызвал Тане такси и отнес ее «малюсенькую» спортивную сумочку к машине.

– Ты это, Виноградова, пить бросай, – сказал он на прощание, – и если что, обращайся. Ну, в смысле, деньгами помочь или физической силой.

– Обязательно! Мне без физической силы никак невозможно! – Она села в машину и помахала Муравлеву рукой. – Зинаиду берегите. Она хорошая.

– Юрек! Юрек! Холера ясная, иди есть. Кому говорю? – Бабушка Серафима кричала так, что было слышно на всем протяжении огромного пляжа.

Обычно на третий такой вот ее вопль Юрий кидался к бабушке со всех ног. Она ждала его во внутреннем, закрытом от посторонних глаз дворике, где на увитой виноградом площадке его вместе с бабушкой поджидал накрытый стол и обед со знаменитой бабушкиной окрошкой, котлетками и пирожками с вишней. Тут же на маленьком пятачке земли находился и бабушкин огород с пупырчатыми огурчиками и огромными мясистыми помидорами. Таких огурчиков и помидоров Юрий впоследствии никогда больше в своей жизни не встречал. Огурцы и помидоры бабушка срывала для Юрия прямо с грядки, когда он уже, помыв руки, наворачивал окрошку. Квас для окрошки бабушка делала сама. Она вообще много чего делала сама, отчего ее руки всегда были шершавыми от мозолей. Однако прежде чем поставить перед Юрием тарелку с окрошкой, бабушка Серафима всегда требовала одного и того же:

– Юрек! Клянись перед лицом матушки нашей Девы Марии, Пресвятой Богородицы, что никогда не продашь мою готелю!

– Клянусь! – беспечно заявлял Юрий и с аппетитом съедал все, что предлагала бабушка на обед.

Готеля, как ее называла бабушка Серафима, представляла собой небольшой трехэтажный домик на самом берегу моря. Вернее даже, прямо на пляже. Из окон первого этажа можно было запросто спрыгнуть на песок, что иногда и проделывали некоторые легкомысленные постояльцы. В готеле тогда было что-то около тридцати номеров со всеми удобствами, оборудованных еще и маленькой кухонькой, где постояльцы могли приготовить себе что-нибудь перекусить.

Пансион бабушка не держала, ограничиваясь так называемым континентальным завтраком, состоящим из чашки кофе и круассана. Завтрак бабушкины постояльцы никогда не пропускали, потому что только в готеле можно было получить с утра настоящий европейский кофе, а не ту бурду, которую выдавали за этот замечательный напиток бабушкины конкуренты.

Бабушка Серафима была благородных кровей, и маленький Юрий очень любил разглядывать портреты и фотографии на стенах бабушкиной комнаты. На портретах, писанных маслом, были изображены совершенно незнакомые Юрию красивые нарядные дамы и благородные господа. Они представлялись ему волшебными принцами и принцессами. На фотографиях же все больше были запечатлены бабушка и дед. Оба молодые, красивые и счастливые. Бабушка всегда поясняла, кто из людей, изображенных на портретах, кем приходится Юрию. Там были разные пра и прапра. Легкомысленный Юрий ничего не запоминал, о чем потом сто раз жалел. И только единственный бабушкин предок запомнился Юрию очень хорошо. Во-первых, потому, что его тоже звали Юрий, а во-вторых, этот Юрий был изображен на самом красивом портрете со сверкающей звездой на груди. Юрий, когда бабушка не видела, даже залезал на стульчик, чтобы эту звезду потрогать. И каждый раз разочаровывался, потому что вблизи звезда эта была нарисована красками, а не сверкала камнями, как это виделось издали.