Крепостной Пушкина - Ираклий Берг

гусару было неловко. Присоединяться к солдатне и бегать, выпучив глаза, казалось несолидно, стоять столбами и не делать ничего — позорно. На его счастье, у Пушкина сомнений не было, и он увлёк за собой друга.

— Куда же мы, Александр Сергеевич? — гусар едва поспевал за прытким кузеном, — вы стремитесь словно в самое пекло!

Пушкин не отвечал, ловко обходя снующих солдат, кивая офицерам и отталкивая штатских мещанского вида. Его целью являлся кабинет императора, к несчастью, расположенный на третьем этаже. Он уже был там однажды и знал дорогу. Если бы кто спросил, почему именно царский кабинет, Пушкин не смог бы ответить. То ли вновь проявила себя интуиция, то ли ещё что, но на заданный себе вопрос «какое помещение во дворце наиважнейшее?» сам собою же пришёл ответ — кабинет императора, куда Александр и рванул что есть мочи.

— Ого! — не унимался ротмистр, когда увидел, что они направляются к лестнице наверх. — Надеюсь, вы не собираетесь на горящий чердак искать корову, что так восхитила нашего пленного?

— Нет, кузен, — не мог не улыбнуться Пушкин, — коров мы будем изучать в другом месте. Мне интересен царский кабинет.

— А кто нас туда пустит? — удивился Безобразов. — Это ведь особо охоаняемое помещение. Там стража равнодушна как небо. Без государя не войти. Да и оттуда всё вынесли первым делом, наверняка.

— Вот мне и хочется посмотреть, кузен.

Чутьё не подвело Александра. Он надеялся увидеть опустошённую комнату или в самом крайнем, невероятном случае забывчивости императора — караул, невозмутимо охраняющий пост под падающими головешками, после чего обойти какие успеют помещения с целью проверки, не остался ли кто забыт, но увиденное превзошло все ожидания в худшую сторону.

Жилые комнаты императора оказались вычищены так, будто их выскоблили. Ободранные стены в полумраке, жар и гул огня наверху, ещё не доевшего потолка. В них не было ни души — это резко контрастировало с тем, что кузены видели по пути. У входа в кабинет молча стояли фигуры двоих караульных.

— Эй, братцы, а что... где ваш офицер? — Безобразов подошёл ближе. — Да они мёртвые, Александр Сергеевич.

Пушкин и сам это понял.

— Да как убиты, вы только посмотрите — насквозь прибиты, — ротмистр даже присвистнул. Гренадеры стояли лишь потому, что из горла каждого торчал штырь, проходящий сквозь их шеи далее и вонзающийся в дверь.

Пушкин осторожно отворил дверь и заглянул в кабинет. Там всё было перевернуто вверх дном, огромные столы сдвинуты и пол усыпан бумагами.

— Что-то искали, — отодвигая поэта, в кабинет прошёл ротмистр, по-хозяйски зажигая свечи ближайшего канделябра, — и, видимо, не нашли.

— Почему вы так думаете?

— По тому беспорядку, что мы наблюдаем. Искали что-то конкретное. Точно не зная где. Иначе не устроили бы подобное. Были в офицерской форме. Бьюсь об заклад — кавалергардов.

— Да с чего вы это взяли?

— Во-первых, в примыкающих помещениях вынесено всё. Качественно. До мелочи. Так не изображают — значит, работали солдаты семёновцев или преображенцев, которые взяли на себя эту часть дворца. Кто кроме кавалергардов мог на глазах других офицеров гвардии — на минуточку, почти всех знакомых друг с другом в лицо — войти в кабинет императора в его отсутствие? Это чудовищное нарушение правил, но сегодня такой день, когда государь занят и все знают, чем, а значит — возможно допущение, что он действительно доверил спасение своего кабинета достойным. А кто у нас достоин? Кавалергарды.

— Что-то натянуто чрезмерно, — возразил Пушкин. — А как вы объясните смерть часовых? Тоже кавалергарды, вернее, люди в их форме, ибо я не желаю допускать подозрений в их адрес, так вот, эти люди на глазах у других офицеров убили непонятными предметами часовых и спокойно ходили?

— А во-вторых, вот кусок ткани, оторванный явно с мундира, — продемонстрировал находку ротмистр, — и с мундира кавалергардов. Парадного мундира, замечу.

— Допустим... кусок ткани. И всё же это ничего не объясняет.

— Ах, кузен. Рассуждайте логически. Некто воспользовался пожаром — я говорю воспользовался, чтобы не смущать вас ещё худшим предположением — и проник в кабинет государя. Заодно убил часовых. Перевернул здесь всё. И совершил это, или совершили, что вернее, буквально на глазах тех, кто выносил имущество в соседних комнатах! Должен признаться, я бы решил, что это невозможно, но ещё доверяю собственным глазам. Два варианта, Александр Сергеевич: или уходить сразу, или попытаться найти то, что искали эти люди. Я бы предпочёл первое, не примите за трусость.

— Но что же они искали? — гул наверху усиливался, становилось жарко. Близость опасности возбуждала поэта, хоть он бы в том и не признался, и уж тем более — не признался бы в желании найти то самое важное, чем оказать услугу императору.

— Что может быть ценного в главном кабинете империи? Явно не драгоценности. Нет, здесь искали то, что разбросали по полу. Бумаги. Но как найти то, не знаю что? Какие именно документы или документ могли так интересовать... опять же — неизвестно кого!

— Тайник, — предположил Пушкин. — Найти тайник, а там уж любое содержимое ценно.

— Тайник здесь есть, возможно, не один, — насмешливо отозвался ротмистр, — но тайники в подобных местах сделаны так, что их найти может... хотя не исключено, что только вы и можете.

— Узнали, чем я занимаюсь в свободное от официальных дел время? — Пушкин с иронией взглянул на гусара.

— Немного узнал, немного догадался. Но ваш шеф, а теперь и мой, прямо в восторге от ваших талантов, кузен. Настолько, что ваша протекция оказалась мне словно входным билетом. Нельзя сказать, что я не оценил. Но о том после, время дорого. У вас есть несколько минут, после чего начнутся проблемы другого характера.

Пушкин осмотрелся. Кабинет как кабинет. В прошлый раз его посещения тут царил идеальный порядок. Сейчас же... все дверцы шкафов, всё, что можно было открыть, было распахнуто.

— Боюсь разочаровать, кузен. Я не стану ничего искать.

— Но почему? А, впрочем, вы правы. Тогда идём?

— Я не стану ничего искать потому, что уже нашёл, Пётр Романович. Видите эти ружья? — Александр указал на две фузеи с отомкнутыми штыками, валяющиеся на полу у одного из огромных окон.

— Ну да, и что? Всем известна склонность его Величества к ежедневным упражнениям с ружейными приёмами... погодите-ка. Вы хотите