Две жизни комэска Семенова - Данил Корецкий

Борис Юрьевич легко вытолкал вахтера в коридор и запер дверь, оборвав вполне реальную угрозу на полуслове.

— Все, можете работать! — сказал он. — Никто не помешает!

Но трепетный настрой, еще минуту назад владевший Ивлиевым, растворился без следа. На полу лежал бомж, зарезанный в драке… и никаких запросов, печатей, разрешений… Сплошной криминал! На лицах сотрудников лаборатории написаны растерянность и ужас. Впрочем, соратников «Танкиста» ничего не смущает — они просто занимаются привычных делом.

Юрий Борисович извлек необычного вида фотоаппарат, с разных ракурсов сфотографировал труп, буднично скомандовал:

— Разденьте его!

Пара из второго «Гелендвагена» мгновенно выполнила команду. Юрий Борисович сделал еще с десяток снимков. Светловолосый крепыш из второй машины крутил убитого с такой же легкостью, как куклу. Не игрушечную, конечно, а борцовскую куклу весом со взрослого человека. Закончив съемку, блондин приглашающе махнул рукой:

— Что ж, господа учёные, ваша очередь, приступайте.

Но приступать было некому. Лаборатория витализации в полном составе была деморализована и выведена из строя. Коваленко крутил упаковку стерильных перчаток и повторял, что ему завтра рано вставать — сына в садик вести. Мамыкин хлебнул неразведенного спирта из мензурки с надписью «Для дезинфекции» и сидел на своем месте, остановившимся взглядом рассматривая пустую клетку для биологического материала. Только Дроздов был в форме, по крайней мере, на вид — с помощью прямых, треугольных и четырехугольных переходников он деловито соединял тонкие трубки в силовую сеть большого размера, тщательно проверяя каждый узел прибором на предмет утечек и волнового коэффициента прохождения информационного поля.

— Как мы можем приступать? — огрызнулся Ивлиев. — На каком основании? И кто будет отвечать?

Очевидно, вопрос показался глупым, поэтому на него никто не обратил внимания. И, уж тем более, никому не пришло в голову на него отвечать. Только «Танкист» перестал рассматривать убитого и выпрямился, как бы показывая, что отвечать за все будет лично он.

Завлаб нервно откашлялся.

— Поскольку вы назначены старшим… на данном этапе, — сказал он. — Я буду исполнять ваши распоряжения. Но все риски, связанные с проведением неподготовленного испытания, несёте вы!

Несмотря на некоторое сопротивление Сергея, «Танкист» все же встретился с ним взглядом. Сейчас в триплексе боевой машины отражалось все то, чего Ивлиеву повезло не увидеть в прошлый раз: и пушки на прямой наводке, и взрывы, и разлетающиеся ошметки трупов, и рушащиеся дома, и почти не умолкающий пулемет, и трупы на раскаленном асфальте, и раскаленное слепящее солнце, и искореженный стальными траками вековой слой пустыни — глубокие красные прерывистые линии на желтом песке…

— Идите сюда, ребятки, поближе, — неизвестно, как ему удалось, но «Танкист» одним движением то ли обнял, то ли подгорнул к себе четверых молодых ребят в белых халатах — так курица поступает с цыплятами, когда хочет их успокоить.

— Не надо меряться рисками, Сережа, — неожиданно ласково сказал он. — Я повидал их больше, поверь. И ответственности уже давно не боюсь. Ты стрелял хоть раз?

— Приходилось, — облизнул пересохшие губы Ивлиев.

— В людей?

— Что вы?!. На сборах в военкомате.

— А-а-а, ну это тоже не такое простое дело. Так вот, есть такой городок Постоло в Африке. Однажды я в нем один дрался против целого батальона, — «Танкист» будто включил двигатель на низких оборотах: медленно двигался по кругу и поворачивал голову из стороны в сторону, словно башней крутил. — Честно говоря, не совсем целого, но человек пятьсот в нем оставалось. Правда, я был в танке. Но снаряды закончились: только пулеметная лента на две с половиной тысячи патронов да гусеницы… И экипажа не было. Ни командира, ни заряжающего, ни наводчика, ни механика-водителя — короче, я один за всех. Но и у тех, у моих врагов, не было снарядов, противотанковых гранат, гранатометов… Словом, шансы были почти равны, хотя тогда я так не считал. Мне пришлось биться десять часов, а показалось — десять минут. Убежать я не мог: за мной, в сотне километрах располагался наш госпиталь с ранеными, больными, секретной вакциной, врачами и специалистами — ну, такими олухами, как вы… В хорошем смысле слова, конечно…

— А что было потом? — спросил Ивлиев.

— Потом ребята — и Юра, и Боря, и Коля, и Ваня, — на самом деле их зовут не так, но неважно, они перелезли через гору — почти отвесный скальный гребень — выше километра… Конечно, вертолет перебросил бы их за сорок минут, но вертолета тоже не было… Ну, дальше все, понятно… Так вот, когда я потом спрашивал себя — было ли мне страшно, моя задница отвечала, что да! Так что я вас понимаю. Но не до конца. Вы же в своей стране, против вас не прет орда бешеных обезьян, а за вами не ждут спасения беззащитные братья… Дело наше одобрено и находится под высочайшим контролем, а высочайший контроль не терпит формальностей. Так чего вам бояться? Какой ответственности? Вам не надо ничего бояться. Кроме одного: если вы просрёте дело, доложенное на самом высоком уровне, то… Тогда даже я не знаю меру вашей ответственности. Да и не надо об этом. Сделайте все, как надо и вам не придется больше ничего бояться. Бояться будут только вас. Потому что мы будем на вашей стороне!

Как ни странно, но Ивлиев успокоился. Перестало нервно дрожать тело и сердце уже не колотилось, как автомат, из которого он как-то стрелял на сборах офицеров запаса.

— Давай-ка, — пободревший Ивлиев кивнул стоявшему рядом Мамыкину и наклонился к телу бомжа. — Бери за плечи. Костя, Володя, помогайте!

Он снова был собран и сосредоточен. Эксперимент есть эксперимент. И если работали с птицами и кошками, то сработают и… Впрочем, эту мысль он до конца не додумал. А точнее — оборвал умышленно.

— Сколько у нас времени? — поинтересовался Коваленко, растягивая только что изготовленную большую сетку, как рыбак, проверяющий целость невода перед очередным забросом. Хотя сетчатая конструкция не имела к орудиям лова рыбы ни малейшего отношения и строго именовалась «волноводом информационных полей».

— Это известно только Ему! — «Танкист» указал пальцем вверх, на ощетинившуюся «шубой» из неряшливо отставшей побелки железобетонную плиту с многочисленными желто-синими следами протечек. — Но доложить результат я обязан до полуночи!

Ивлиев не понял: одного адресата имеет в виду начальник СБ или разных, но на всякий случай приказал ускорить работу.

Мамыкин и Коваленко подняли голое, давно не мытое тело, положили на стол, на купленную здесь же, по дешевке, дюралюминиевую дверь пилотской кабины с «Ил-62», на которой в институте Физиологии когда-то отрабатывали ситуации, связанные с выживанием при чрезвычайных ситуациях в воздухе. Потом необходимость в этом отпала: все упростилось до предела, и теперь любая ЧС заканчивалась втыканием планера в землю с 4–5 тысяч метров, что вопросы выживания автоматически выводило за скобки безжалостных формул, не желающих находить компромиссы с ускорением свободного падения, даже если в этом были заинтересованы серьезные и богатые люди. Пришлось слегка переделать цифры и теперь при том же результате виноватых не было, ибо они разделяли судьбу всего экипажа, включая стюардесс и пассажиров. Зато дверь, ценой 2800 рублей, удалось купить за 400, что в отчетах по результатам года позволило набрать 15 бонусных баллов и получить хотя и небольшую, но хорошую премию, а вдобавок отчитаться об успехах в экономии бюджетных средств при приобретении основных фондов.