Чужаки - Бентли Литтл

Когда, пройдя между деревьями, они свернули на север к дороге, из Дома раздался громкий крик. Ясно, что кричали не внутри Дома, а где-то во дворе с сельхоз-инвентарем или на поле. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди Джоан. Она и сама вскрикнула бы, если бы не держалась за надежную мамину руку.

– Это не погоня, – заметив ее страх, сказал папа. – Кого-то наказывают.

Раздался еще один крик.

Кого? И за что? Джоан раньше не слышала подобных криков, но папа был отнюдь не удивлен, он, похоже, хорошо знал, что происходит.

Джоан поежилась, вспомнив аудиенцию у Отца, его взгляд, сальную улыбку… Как здорово, что они сбежали!

Наконец они вышли на дорогу и помчались по утрамбованному проселку к грузовику. При свете луны папа открыл рюкзак, достал ключи и отпер пассажирскую дверь. Джоан забросила свой рюкзачок на сиденье и забралась на самую середину виниловой обшивки. Мама примостилась рядом.

Папа отпер левую дверцу и сел за руль. Через несколько секунд машина вывернула на шоссе, ведущее в город.

Они не стали останавливаться в городе, они поехали дальше на запад.

Свободными людьми.

* * *

Джоан проследовала вслед за Авессаломом в часть Дома, которую хорошо помнила. Намордник из перекрестных кожаных ремешков закрывал рот, нос и подбородок. Не мешая разговаривать, он не давал повернуть голову и позволял старику тащить девушку, как собаку на поводке.

По левую руку находилась Трапезная. Там ничего не изменилось: длинные деревянные столы, неудобные скамьи, раздаточные окна Кухни, высокие потолочные балки, голые, за исключением фотографии Отца в полный рост, стены. За Трапезной была Часовня, в ней, как всегда, на коленях молились и каялись Обитатели и Кающиеся. Одного взгляда на Часовню хватило, чтобы открыть шлюзы воспоминаний. Как болели коленные чашечки от многочасового стояния на каменном полу, как немели руки, сложенные в одной неподвижной позе, как страдали горло, кишечник, мочевой пузырь – от невозможности утолить голод, выпить воды или сходить в туалет.

Авессалом дернул повод, увлекая пленницу вперед.

Впереди по обе стороны у входа в Отцовские Покои сгрудились Дети: одни сидели в инвалидных колясках, некоторые даже лежали на больничных каталках. Джоан не хотела идти дальше. Даже в лучшие времена Дети наводили на нее жуть; мысль о том, чтобы пройти сквозь их строй сейчас, вызывала настоящий ужас. Заметив девочку, приносившую еду, Джоан попыталась ей улыбнуться, но ребенок, как и все остальные, смотрел на нее безучастно.

Мама Джоан и многие другие тоже были Детьми, но они вели в пределах Дома нормальную жизнь. Эти же были слишком ущербны, им порой давали простые поручения, однако по большей части просто содержали под неопределенным предлогом – мол, однажды Бог либо Отец откроет их истинное предназначение. После побега прошло всего пять лет, но за это время Детей заметно прибавилось, в каждом следующем поколении рождалось больше уродов, чем в прежнем.

Джоан прошла за Авессаломом по коридору, стараясь не смотреть по сторонам, уперев взгляд в спину старика и закрытую дверь в Отцовские Покои впереди. Авессалом замедлил шаг, и девушке показалось, что он сделал это нарочно, хотя старик не мог знать о ее страхе перед Детьми. Ближе всех к двери стояла фигура, чью идиотскую улыбку она мгновенно узнала. Тот самый мужчина-ребенок, что торчал в коридоре в ночь побега. Он ничуть не изменился – все те же крупные ступни и голова-переросток, та же слюнявая улыбка. Не откройся в этот момент дверь и не дерни старик за ремень, Джоан наверняка вскрикнула бы.

И вот она в Покоях Отца, дверь за спиной захлопнулась.

Джоан начала развязывать ремешки намордника на затылке. Комната была набита людом, и девушка не собиралась стоять перед ними в узде, как животное. Авессалом не стал мешать, очевидно, понимая, что отсюда она никуда не денется. Кроме того, он уже привел ее на место – на этом его задача была выполнена.

Дальше пусть с ней разбирается Отец.

Джоан стащила с себя намордник и бросила его на пол. Она в мельчайших подробностях запомнила эту комнату с первого и единственного раза, когда здесь побывала. Стену напротив двери занимали книжные полки с религиозными трактатами и могучий комод – хранилище всех когда-либо написанных свитков. Между полками и комодом находилась дверь, ведущая в опочивальню Отца. По центру прямоугольной комнаты, словно объекты полосы препятствий, была беспорядочно расставлена античная мебель: обеденный стол без комплекта стульев, викторианская тахта, покрытый искусной резьбой платяной шкаф, бюро с деревянной шторкой, мраморный бюст какого-то старика с длинной седой бородой и пустой пекарский стеллаж. Вдоль стен стояли деревянные скамьи, стены – прямо по штукатурке – были неумело разрисованы библейскими сценами. Теперь Джоан заметила, что все они изображают акты насилия: убивающий Авеля Каин, готовый принести в жертву сына Авраам, распинаемый на кресте Христос. Похоже, Отец сам их мазюкал. Художник, однако, из него никудышный, отметила про себя Джоан, немного успокоившись.

Сам Отец пока не явился, но дверь в опочивальню была открыта.

Сколько ему теперь? Трудно сказать. Он зачал маму Джоан и маму ее мамы; если учитывать, что обе были в то время еще девочками, ему сейчас, вероятно, лет 60–70.

Когда же он отдаст Богу душу?

«Побыстрее бы», – подумала Джоан.

Хорошо хоть ее он не зачал – и на том спасибо. И разрешил маме выйти замуж за другого. Хотя к Джоан он тоже подбирался…

Девушка постаралась отбросить тошнотворную мысль.

Люди, сидевшие на скамьях, на полу, стоявшие по углам, разговаривали друг с другом. Они то и дело зыркали на пленницу украдкой – в открытую смотреть не решались. Сколько их тут?.. Должно быть, не меньше двадцати или тридцати. Не все население Дома в полном составе, но и этих достаточно, чтобы в большой комнате негде было ступить. Отец созвал их с явным умыслом – продемонстрировать ее унижение, чтобы зарубили себе на носу: побег невозможен, ослушников поймают, вернут и накажут.

Авессалом разговаривал с одним из Учителей, чье имя вылетело у Джоан из головы. Через минуту они разошлись и встали по обе стороны от двери. «Тихо!» – выкрикнули оба на Языке.

В комнате наступила тишина.

Все взгляды устремились к появившемуся из темноты Отцу.

Рядом с ним стояла Кара.

Кара?

Джоан остолбенела. Кого-кого, а соседку по комнате она никак не ожидала здесь увидеть. Встреча произвела эффект ожога – новая жизнь наложилась на старую, мир Чужаков проник в мир Дома.

Почему Кара с Отцом? Как это вообще получилось? Какая-то дикая нелепость!.. Не обнаружив на лице подруги никаких следов страха, смятения или вынужденного подчинения, а увидев одно лишь слепое самодовольство, Джоан пришла в глубокое отчаяние. Из личного опыта она знала, что новообращенные нередко ведут себя еще фанатичнее тех, кто родился и вырос в Доме. В глазах подруги светилась не просто вера – готовность… нет, жажда навязать ее другим.