Аргентинец - Петр Заспа

class="p1">Сергей Ильич вошёл в дом, сорвал со стены ковёр и замер, скрупулёзно рассматривая отливающую сталью коллекцию. Протянув руку, снял с крепления карабин, затем сгрёб в карман пару дополнительных магазинов и пачку патронов. Порывшись в нижнем шкафу, положил на полку три гранаты и, задумавшись, стал медленно вкручивать в них взрыватели.

— Я знаю, на что вы решились, Сергей Ильич! — произнёс, стоя в дверях, Клим. — Это и моя месть. Ничего бы не произошло, если бы я не дал Хоффману уйти живым ещё в джунглях.

— Ничего бы не произошло, если бы я не привёз Олю в Аргентину. Но история не терпит сослагательного наклонения. Она лишь жестоко бьёт за наши ошибки. И сейчас я не горю местью. Просто пришло моё время расплачиваться за ошибки. Это мой финал, а не твой. Тебе же, Клим, я пожелаю: не приведи Господь когда-нибудь стать мстителем. Уплывай, живи, ты ещё молод. И не забывай о выпавшей тебе миссии: ты должен сообщить миру, что Гитлер жив. Глупо будет нам погибнуть, позволив ему жить дальше, так и не понеся наказания. Твоя ноша куда тяжелее моей.

Сергей Ильич осмотрел себя со всех сторон, закинул за плечо карабин и, не закрывая дверь, вышел на веранду.

— Стемнело. Скоро дождь превратится в грозу. Лучшего и не придумаешь. Прощай, Клим. Дальше наши пути расходятся. Дорогу в порт ты знаешь, поторопись, и пусть Господь не покидает тебя.

Пауза получилась неловкая. Понимая, что сказанных слов мало, Сергей Ильич сдержанно обнял Клима, Клим обнял его в ответ — и вдруг остался один. Шагнув в темноту, Сергей Ильич словно растворился, и, как ни вглядывался Клим в стену дождя, так и не смог его разглядеть. Будто и не было никого. Он пощупал на груди конверт и, полный душевных терзаний, медленно побрёл на городской свет. Косой дождь тяжёлыми холодными каплями бил в лицо, заливал за ворот, холодил горячий лоб. Постепенно он превратился в хлынувший с неба водопад, а Клим брёл по пустым улицам, вызывая удивление у выглядывающих в окна жителей. Редкие прохожие прятались под крышами, перебегая от дома к дому, и окликали его, показывая на пустующее рядом место, но Клим отрешённо шёл прямо по середине улицы, никого не замечая и глядя лишь себе по ноги. Время остановилось, пропало, затерялось, и только дорога вела в то же самое место, где они втроём смотрели с возвышенности на порт, радуясь, что проживают последний день на аргентинской земле. Те же тёмные крыши, внизу размытые дождём, огни кранов, переносящих контейнеры с грузом на палубу застывшей у причала «Патании». Клим видел людей на пароходе, свет в иллюминаторах, красные мигающие огни на мачтах. Он сел в согнувшуюся под потоками ливня траву, обхватив колени, и глядел на их призывное мерцание, не в силах сделать шаг навстречу. Промокшей насквозь одеждой, кожей, нервами, дрожащими от холода мышцами, всем своим существом Клим чувствовал, как глубоко внутри, вероятно, в сердце, стремительно и беспощадно выгорает то, что ещё недавно тянуло его к людям. Он ненавидел весь мир.

Неожиданно грянул гром, и ливень хлынул с новой силой. За его раскатистой канонадой Клим услышал другие звуки, похожие на эхо загрохотавших небес, глухие и частые. Он оглянулся на светящийся город и вдруг осознал, что там звучат выстрелы. Слились в один сплошной грохот несколько взрывов, и снова затрещал шквал очередей. Сквозь стену дождя сверкнула над крышами вспышка, и по секундам задержавшегося звука разрыва Клим понял, что бой не так уж и далеко — где-то в центре города. Он вскочил, бросившись вдоль улицы на звук уже затухающей стрельбы. Навстречу, прижимаясь к стенам, бежали две женщины. Преградив им путь, Клим спросил:

— Что происходит?!

— Сеньор, туда нельзя! Уходите!

— Стрельба далеко?

Женщины не ответили и, решительно отстранив его с пути, бросились дальше. Клим пробежал ещё пару переулков и, прислушиваясь, пошёл быстрым шагом, чутко ловя любой посторонний звук. Выстрелы звучали всё громче, но становились всё реже и реже, пока не прекратились совсем. Все звуки снова заглушил шум дождя, и Клим остановился, не зная, куда идти. Ливень и стрельба разогнали всех прохожих, превратив улицы в пустынный лабиринт. Вдруг он увидел поднимающийся столб дыма всего за крышами двух домов. Клим снова побежал, разглядев между домами узкую лазейку. Освещая всю улицу, пылал перевёрнутый набок автомобиль, без единого стекла в окнах, с распахнутым, словно голодная пасть, капотом. Не побеждённое дождём пламя озаряло небольшую площадь с тусклыми витринами и художественно исполненными вывесками. «Креольский конь» — прочитал Клим самую яркую. Этому зданию в два этажа досталось больше других — не осталось ни одного целого стекла. Невдалеке от горящей машины стояли, столкнувшись, ещё две, с пулевыми и осколочными дырами вдоль дверей. От площади разбегались четыре улицы, и все они были перекрыты полицейскими патрулями. Всё ещё не доверяя наступившей тишине, полицейские осторожно выглядывали из-за углов и, подбадривая друг друга, перекрикивались:

— Всё кончено?

— Да, он был один!

— Комиссар приказал расчистить площадь.

— Начинайте с вашего края, затем мы!

Однако выйти из укрытия так никто и не решился. Клим заметил впереди спины двух полицейских в плащах с капюшонами, спрятавшихся за превращённой в баррикаду ручной повозкой. За шумом дождя они не расслышали подошедшего сзади Клима и тихо переговаривались, выглядывая на площадь сквозь щели в днище.

— Боши вконец обнаглели, — негромко произнёс один.

— Устроить бойню в центре города! — возмутился второй. — Сколько наши умники будут их терпеть?

Клим прижался к стене всего в трёх шагах от них и слышал каждое слово.

— Их вонючие деньги заткнули всем рот.

— Да, денег у них хватает.

— Я слышал, что «Креольский конь» был выкуплен бошами на всю ночь. Я даже не могу представить, сколько это может стоить.

— С нашими окладами мы можем только позаглядывать в окна.

— Говнюки! Нет, чтоб устраивать свои разборки где-нибудь в сельве, так им подавай центральную площадь!

— Это не их разборки. Шмидт сказал, стрелял какой-то русский.

— Шмидт жив?! — вскрикнул Клим, и оба полицейских взвились, как ужаленные.

Переглянувшись и тяжело выдохнув, они заревели в один голос:

— Карамба! Проваливай вон! Сюда нельзя!

— Шмидт жив? — переспросил уже тише Клим.

— Жив, жив, — пытаясь реабилитироваться за конфуз, угрожающе надвинулся на него полицейский.

— Чего не обещаю тебе, если не исчезнешь с моих глаз, — он красноречиво постучал по собственной ладони стволом револьвера. — Даю пять секунд, чтобы я не смог тебя найти.

Клим предпочёл поверить ему на слово и, развернувшись, побрёл прочь. Уходя, он услышал, как второй полицейский зло, сквозь