Мой верный рыцарь - Кристина Додд

– Доброе утро. – Когда он улыбался, его карие глаза казались золотистыми. Но взгляд его был настороженным, а улыбка искусственной.

В раннем утреннем свете она видела его изуродованное ухо, свидетельство его легендарной доблести, а подбородок был покрыт черной щетиной, как у любого другого мужчины. Хотя ей никогда не случалось видеть другого мужчину при таких обстоятельствах. Ей следовало что-нибудь сказать, доказать, что она все та же леди Элисон, какой она была до вчерашнего дня, но она чувствовала, что уже не та. Это ее напугало, она почти ощутила, что висит над пропастью и спасается в самый последний момент. Дэвид тоже с ней. В пропасти темно. Элисон не видит, что там внизу, но воображает себе острые скалы, которые вопьются ей в тело. Что, если Дэвид не поймает ее, когда она станет падать? А если поймает, что тогда?

Собрав прядь ее волос, он перебросил их ей на спину.

– Элисон?

Тряхнув головой, она отогнала глупые фантазии и пробормотала:

– Доброе утро. Да, мне теперь стало легче. Наверно, я не привыкла к таким усилиям и поэтому…

Он улыбался, продолжая растирать ей бедро, и она потеряла нить своей мысли.

– Теперь мне лучше, так что можешь передать.

Он все еще улыбался.

– Правда, перестань, а то мы опоздаем к мессе, и священник рассердится.

На его лице играла все та же улыбка.

– Еще больше рассердится, чем обычно. – Она не могла придумать, что бы еще сказать.

Он выжидал, и когда она перестала болтать чепуху – она, Элисон, графиня Сент-Джордж, молола какой-то вздор, – он отодвинулся от нее и скинул одеяло. Потянувшись, он громко застонал. Этот стон не походил на те звуки, которые он издавал ночью, – те были тише и полны страсти, – но она вздрогнула и взглянула на него. Когда его вчера принесли сюда и свалили на постель, Элисон присмотрелась к нему, оценивая его как подходящего любовника и отца ее ребенка. Она с удовольствием отметила, что на ее хлебах он пополнел, мускулы его уже не натягивались проволокой под кожей. Свежие синяки темнели среди белеющих старых шрамов.

Всякий, кто преуспел в качестве наемника, должен быть закаленным и хитрым. Человек, чье имя стало легендой, был ей под стать.

– У меня тоже все побаливает, – усмехнулся Дэвид. – Наверно, все-таки от того, что я свалился с лошади, а не от наших ночных упражнений. Ведь свою невинность я потерял много лет назад, так что прошлая ночь была для меня сплошным удовольствием.

Что она могла на это ответить? «И для меня тоже. Всегда к твоим услугам»? Ей были знакомы все тонкости этикета, но никто никогда не учил ее, как отвечать на подобные комплименты.

Некоторое время он сидел обнаженный, наблюдая за ней. Она постаралась завернуться в простыню. Когда он подошел к ней, держа ее рубашку, она непонимающе на него уставилась.

– Сядь.

Обняв ее за спину, он приподнял ее.

– Пора одеваться.

Ей действительно нужно было одеться, но она не хотела, чтобы он одевал ее. Он подобрал полы рубашки, как это делала Шилиппа, одевая Хейзел. Потом он накинул ее на Элисон через голову и помог ей продеть руки в рукава.

– Это глупо, – упиралась Элисон. – Я сама умею одеваться.

– Конечно, но я сомневаюсь, чтобы тебе это когда-нибудь доставляло столько удовольствия, как мне.

Дэвид завязал ей ленту у шеи и поцеловал в лоб. Он разобрал пальцами ее спутанные волосы.

– До сих пор не могу поверить, что они рыжие.

– И я тоже, – сказала Элисон насмешливо.

– Это великолепно.

– Это греховно.

– Значит, восход солнца тоже грех. И цветы. Если Божьи творения радуют глаз, кто смеет их осуждать?

Он закрутил локон вокруг пальца.

– Я выщиплю бороду любому, кто скажет, что волосы моей жены греховны.

Элисон отшатнулась. Он не отпустил прядь ее волос, и она вскрикнула от боли.

– Осторожнее. – Он распутал локон и потер ей больное место на голове собственническим жестом. – Ты теперь моя, и я не позволю никому причинять тебе боль.

– Твоя? Я не твоя.

Он улыбнулся, но его лицо тут же омрачила задумчивость.

– Я понимаю, что такой женщине, как ты, это может не понравиться. Так что скажем лучше так… я твой. Так лучше выходит?

– И ты не мой. Мы не принадлежим друг другу. Мы не…

Хотя губы его все еще улыбались, глаза угрожающе прищурились.

– Мы не собираемся…

– Не собираемся пожениться?

– Нет.

– Как ты можешь отказаться от брака со мной, если сегодняшняя ночь принесет плоды?

Она что-то плохо соображала сегодня. Но когда до нее дошел смысл его слов, она храбро спросила:

– Если у меня будет ребенок?

Вчера, когда она решила, что Филиппа права, что ей пора расстаться с надоевшей девственностью и познать тайны постели, она хладнокровно представляла себе такую возможность. Сегодня утром, когда она вообразила ребенка в своей утробе, у нее такой уверенности не было.

Но она не откажется от своего намерения. Ведь она все рассчитала.

Но, может быть, не до конца. Она опасалась, что какая-то часть ее существа не подчинится здравому смыслу. Когда она вернулась сегодня к своим мыслям, то усомнилась, во всем ли была права вчера.

Но что бы Дэвид ни говорил, это не изменит ее планы. Рассудительным тоном она сказала:

– Если у меня будет ребенок, я не стану возлагать ответственность на тебя. Я знаю, так не полагается, но законный или незаконный, мой ребенок будет моим наследником.

– Не будет, если ты снова выйдешь замуж.

Она с удовлетворением почувствовала, что снова овладела собой.

– Я думаю, вряд ли это произойдет, – заметила она хладнокровно.

– Так вот почему я удостоился чести разделить с тобой ложе? Потому что Саймон Гудни отказался от тебя?

Это было жестоко, как пощечина. Ее вновь обретенное самообладание внезапно покинуло ее.

– Нет, не потому.

– Я был нужен тебе, чтобы потешить твою гордость?

Он ведь не сказал ничего особенного. Его обвинение в том, что Элисон использовала его из-за того, что ее унизили перед всем двором, не заслуживало ничего, кроме презрения. Она собралась с духом.

– Саймон Гудни мне ничего не сделал. – Она старалась подавить в себе гнев, обиду, растерянность, лишавшие ее собственного достоинства.

– И ты думаешь, что я оставлю своего ребенка в твоих неумелых руках?