Мастер-снайпер - Стивен Хантер

— Зрелище не из приятных. Даже если это и они, — заметил Литс, мрачно стоя на краю рва. — Это солдаты, люди из «Мертвой головы». Или, скорее, то, что от них осталось. Извините, но настало время посмотреть.

— Конечно. А как же еще, — согласился Шмуль.

Он подошел к краю. Мертвые, немцы были всего лишь плотью, которую трудно ненавидеть. Шмуль не испытывал ничего, кроме неприятного ощущения от отвратительных деталей насильственной смерти, запаха опорожненного кишечника и роящихся мух. Через некоторое время ему стало легче ходить среди них. Они были одеты в свои пестрые камуфляжные куртки с четким и неподходяще ярким, почти веселым рисунком — коричнево-зеленые пятна на сером фоне. Вскоре он увидел старого друга.

«Привет, любитель курить трубку. У тебя дыра размером с ведро в самом центре, и ты не очень-то счастлив от этого. Вот так убивают неевреи — полностью и бесповоротно. Серьезное дело, это производство смерти. Нас они морили голодом или травили газом — экономили пули. Они пробовали на нас пули, но пришли к заключению, что это напрасная трата средств. Своих, курильщик трубки, они убивают пулями и взрывами и тратят на это миллионы».

Следующим был мальчишка, который бил его на складе. «Ты был злым, называл меня еврейским дерьмом, пинал меня». Мальчишка лежал синий и разорванный пополам, ноги и нижняя часть туловища отсутствовали. Что могло послужить причиной такой ужасной смерти? Он определенно был самым искалеченным. «Ты бил меня, мальчик, и если бы в тот момент тебе показали эту картинку: еврей Шмуль в американской форме, теплый и невредимый, бессловесно стоит над половиной твоего туловища, — ты бы принял это за шутку, за насмешку. Однако вот он я, и вот он ты, и по тому, с какой злостью ты на меня уставился, я думаю, что ты все знаешь. Ага, вот и Шеффер, гауптштурмфюрер Шеффер, почти нетронутый, явно не поврежденный, неужели ты умер от страха в своей хрустящей и яркой камуфляжной куртке? Нет, вот небольшая аккуратная дырочка, проделанная чуть выше твоей верхней губы».

— Нет, — сказал наконец Шмуль, — его здесь нет.

Литс кивнул и после этого повел его к пробитому пулями корпусу барака, который когда-то был научным центром Фольмерхаузена. Дверь была сорвана с петель, а крыша с одной стороны провалилась, но Шмуль сумел разглядеть на койках тела на пропитанных кровью простынях.

— Гражданские, — сказал Шмуль. — Какая досада, что вам пришлось их убить.

— Это не мы, — возразил Литс — И это была вовсе не случайность.

Он наклонился к полу и поднял пригоршню стреляных гильз.

— Они здесь повсюду. Девятимиллиметровые, от МР сорокового. Это сделали эсэсовцы. Полная секретность. Ну а теперь еще одна остановка. Сюда, пожалуйста.

Обходя воронки и горы обломков, они прошли через всю территорию к бараку, где жили эсэсовцы. Он все еще дымился и обрушился сам по себе вскоре после восхода солнца. Но один конец продолжал стоять. Литс подвел Шмуля к оставшейся части барака и предложил заглянуть в разбитое выстрелами окно.

— Видите? На полу. Он обгорел, и большая часть лица изуродована. Он в купальном халате. Это ведь не Репп?

— Не Репп.

— Верно. Реппа в купальном халате не застанешь. Это инженер, да? Фольмерхаузен?

— Да.

— Ну что ж, ничего не попишешь.

— Вы упустили его.

— Угу. Он каким-то образом ускользнул. Сволочь.

— И концы оборвались.

— Может быть. Может быть. Мы попробуем что-нибудь откопать в этих развалинах. И вот еще… — Он что-то протянул Шмулю. — Вы знаете, что это такое?

Шмуль взглянул на маленький металлический предмет, лежащий на раскрытой ладони Литса. Он чуть не засмеялся.

— Конечно, знаю. Но что…

— Мы нашли этот предмет здесь. Под Фольмерхаузеном. Он, должно быть, лежал на столе, который тот свалил, когда падал. На нем надпись на идише, не так ли?

— На иврите, — поправил Шмуль, — Это игрушка. Она называется драйдел. Волчок, его крутят. — Он делал это и сам сотни, тысячи раз, когда был мальчишкой. — Это для детей. Вы делаете небольшую ставку и крутите волчок. Ставите, на какую из четырех букв упадет волчок. Обычно играют во время хануки.

Драйдел был похож на игральную кость с осью посередине, буквы почти стерлись от прикосновений маленьких пальчиков.

— Игрушка очень старая, — сказал Шмуль. — Возможно, довольно ценная. По крайней мере, в качестве чьей-то фамильной вещи.

— Понятно. А что означают эти буквы?

— Это первые буквы слов одной религиозной фразы.

— И что это за фраза?

«Великое чудо свершилось здесь».

Репп почувствовал голод и остановился. Съесть хлеб сейчас или попозже? Ну а почему бы и не сейчас? Он усиленно шел полночи и большую часть дня, подгоняя себя, и скоро должен выйти из леса на Баварскую равнину. Хорошее продвижение, прикинул он, даже с опережением графика; добрый знак, учитывая его несколько, э-э, поспешный уход. Он сел на поваленное дерево на лугу. Наконец-то он вышел из хвойной зоны и оказался в районе вязов и тополей. Репп знал свои деревья, а тополя были у него любимцами, особенно в погожий летний день, как этот, когда бледное солнце зажигает их каким-то магическим образом — они мерцают лимонным светом, прозрачным и мистическим, в котором проглядывают контуры ветвей. Спокойная, суровая красота дня делала это зрелище еще более прекрасным, — чистая красота, без излишеств, без каких-то там веяний, без вычурности, и Репп улыбнулся всему окружающему, заодно и тому, что его собственная чувствительность к этому не загрубела от войны. Репп любил природу: он полагал, что она способствует здоровью, укрепляет тело и очищает голову. В тяжелые времена, вот как сейчас, природа приобретала особое значение для его высших инстинктов, хотя очень редко естественная красота природы интересовала его сама по себе, без связи с более прозаическими потребностями, такими как линия огня, расположение автоматического оружия, схемы минных полей и так далее.

Он откусил хлеб. Черствый, хотя вкус великолепный. Очень хорошо, что хлеб оказался в мешке, когда появились американцы. Времени хватило только на то, чтобы схватить мешок, забросить его за плечи и направиться к туннелю. Репп долго полз по голой земле под градом падающих американских пуль. Наконец он скатился в канаву возле входа в туннель.

Вообще-то туннелей было шесть. На этом настоял Репп. Он был осторожным человеком, всегда тщательно продумывал все вероятности, а поскольку в конце весны 1945 года в Германии не оставалось места, которое было бы полностью защищено от внезапного вторжения туда вражеских войск, он не желал в подобном случае оказаться в ловушке. Он открыл замаскированную крышку и нырнул в узкий проход. Быстро пошел вдоль туннеля. Место было тесное, способное вызвать клаустрофобию, пространства хватало только для одного худощавого человека. Когда Репп спиной задевал за потолок, на него сыпалась пыль. Вокруг царила непроглядная тьма. Реппа охватило сильное чувство одиночества. Он знал, что даже смелый человек в таком тесном пространстве, как это, может впасть в панику. И кто знает, какие существа могли устроить здесь свои норы? Здесь было сыро и пахло глиной. Зловещее место, могила. Мир мертвых.