Звезды, души и облака - Татьяна Шипошина
Шрифт:
Интервал:
— Ну и сон у тебя, Тоха, — сказала я вслух. А про себя подумала: «Ну это же надо — почувствовать так, да еще и во сне увидеть! Смотри, Тоха, как бы твой сон — явью не оказался!»
Вместе с Тохой я вернулась в изолятор, послушала Сашку, и Верочку. Ещё раз помяла живот Анютке. Печень чуть-чуть прощупывалась под рёберной дугой. Не нравилась мне Анютка, не нравилась.
— Надежда Ивановна готовьтесь, завтра детей на кровь вести, — сказала я Наденьке. Вести детей через весь город в стационар.
— А может, не надо?
— Потерпи, Надежда. Пожалуйста. Надо.
Уходя, я слышала, как Надежда ворчала что-то про себя. Наденька, храни тебя Бог.
Мой муж, Василий Иванович — бывший подполковник. А теперь — на пенсии. Три месяца депрессии, в виде лежания на диване и беспробудного пьянства, уже позади.
Сейчас пошёл процесс восстановления, и процесс мучительного врисовывания в новую жизнь.
Новая сейчас жизнь, новая. Весь наш дом — сплошные отставники, и все врисовываются. Кто лучше, кто хуже. Кто быстрее, кто медленнее.
Служат, в основном, в сторожах. В ВОХРЕ. И мой — не исключение.
А вообще, мне грех жаловаться. Прожили мы с мужем жизнь хорошую. Можно сказать, что нормальную, и даже — весёлую жизнь. Компанию любили, часто собирали гостей, и сами ходили в гости. И в общаге жили, и на квартире. Сколько всего перевидели, на своём военном веку…
И я никогда дома не засиживалась. Старалась всегда работать, где бы мы ни были.
И двое детей у нас. Два сына. Боюсь и сказать, что хорошие получились ребята. Старший, Андрей, в этом году школу заканчивает, в институт поедет поступать. А младший, тоже Васька, как и муж — в шестом классе.
Вот и сидим мы все за столом, все вчетвером, чай допиваем. Нет, хорошо, всё-таки — хорошо! Спасибо, Господи!
Для интерната для нашего, иметь мужа — чуть ли не дурной тон. По крайней мере, из всех женщин, что сидели вместе со мной на пятиминутке, замужем ещё только одна — бухгалтер. И «старшая», и завуч, и сама директор — разведены. Да и среди воспитателей — тоже, почти все разведены. Только и остаётся им, как детей воспитывать.
А как мы детей воспитываем? Так и воспитываем. Как в заведомо неполной семье, да ещё с мамой — неврастеничкой.
Нет, не все неврастенички, конечно. Не все. Но есть.
Директриса, правда, не совсем одна. У директрисы есть любовник. Она им помыкает, как хочет, а он бегает за ней, прилетая по первому зову. Наблюдала я эту картину, и не раз. Раньше-то мы ближе были. Собирались у директрисы на чаепития, или праздники отмечали. Директор, завуч, «старшая», бухгалтер, да ещё кое-кто из приближённых воспитателей. Сюда и приходил директорский любовник — один на всех разведённых и одиноких. И все встречали его, приветствовали и хвалили.
Теперь меня уже на эти чаепития не зовут. Вышла из доверия. Сейчас там, на этих чаепитиях, наверняка мои косточки промывают.
Так же, как и я сама — столько раз промывала чужие косточки. Сколько ругательных разговоров я выслушала за этим столом. Сколько сплетен! И не только слушала. Сколько метких реплик вставляла!
Вот чего я ещё лишилась, когда начала кухню проверять. Чаепитий у директора. Изгой я теперь, изгой.
Когда мои мальчики попили чаю и ушли, я рассказала мужу всё, что произошло у меня сегодня в интернате. Весь разговор с директором.
— Ну, и что ты хочешь от меня услышать? — спросил муж.
— Что мне делать? Что мне делать, Вася, скажи?
— Что делать… Ты, наверно, думала, что пойдёшь к директору, поговоришь, и она тебе сразу покается, и в ножки поклонится?
— Да не в ножки…
— Ты думаешь, она так сразу и перестанет. Перестанет всё то делать, что раньше делала? Перестанет воровать, перестанет богатые подарки в область возить. Перестанет СЭС подкармливать. Тамарку прогонит, и святого кладовщика тебе найдёт? А шеф-повар покается и перестанет мясо воровать?
— Хорошо бы…
— Не будет так, не будет так никогда. А ты сама решай, с кем ты. Потому что не получится у тебя — и нашим быть, и вашим. Или проверять, или не проверять. Или брать, или не брать. А то ты, мать, застряла…
— Это точно, застряла. Не хочется ссориться, хочется работать. И брать — уже не могу, и концы рвать — не могу. Это же надо выступать против них! Это же комиссии всякие, прокуратура. Я не могу. Ты же знаешь, что мне это не по силам.
— А ты как хотела? К совести призвать?
— Да.
— Услышали тебя?
— Посмеялись, и пригрозили.
— Вот, правильно. Так что, мать, иди в свой интернат, и неси домой мясо. И сгущёнку — не забудь.
Да… Как жить? Зарплата у меня — вообще никакая, без слёз сумму эту не назовёшь. У мужа — тоже не велика. Да ещё и задерживают её, эту самую зарплату.
Сначала, когда я продукты перестала домой приносить, муж надо мной посмеивался, а иногда и злился.
Частенько мне высказывал: «Откуда они взялись, эти заповеди, на нашу голову? Тоже мне, монашка выискалась! Жила бы, как раньше. Как все, так и ты. А то — и мяса не приносишь, и сама мучишься. Ты что, хочешь, чтобы мы с голоду умерли?»
Но когда муж понял, что я не отступлю, он встал на мою сторону, встал твёрдо и надёжно.
Только вот материально — от этого мы лучше жить не стали.
Я подошла к окну. А может, и правда… Ведь как хорошо мне было до того, как я начала проверять кухню… Спокойно было. Жила себе, не видя, и не зная ничего. Вот тебе и — «укради селёдку!» Как это там, у классика: «Ейной мордой в харю…» Да, примерно так…
Я повернулась к мужу.
— Вась, а если выгонят меня?
— Смотри, чтоб не пришлось тебе сухари сушить! Ты ведь ещё с такой публикой не сталкивалась. Смотри, если что не по ихнему, они так тебя подставят, что не обрадуешься.
Вася был, как всегда, прав. И нашим, и вашим — так не бывает. Но можно же позвать ваших: станьте нашими! Станьте же нашими!
Может, я мало звала? Плохо, непонятно звала? Может, надо ещё посмотреть? Может, всё-таки, директор услышит меня. И кухонные — поймут.
И всё наладится…
И войду я в те благословенные края, где честные директора и святые кладовщики… И где на каждого сироту найдётся ласковая мама…
Господи, помилуй меня, грешную! Помилуй меня, и направь меня на правильный путь. Направь меня, Господи, ибо я опять заблудилась. Опять — нет во мне уверенности, нет крепости.
Как тяжело мне от этих сомнений! Как будто я ими отравилась. Да, вот это точный мой диагноз — отравление сомнениями.
А лечение? Промыть мозги мне надо, и душу свою — промыть. Как там это было, у Тохи, во сне? Додумать надо свою мысль. Додумать! Даже если все вокруг давно уже решили, что ты — просто дурак. То есть — дура.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!