Гаврюша и Красивые - Андрей Белянин

Лев-королевич распахнул ближайшее окно, вдохнул всей грудью морозный ветер и, обернувшись, сказал:

– Пора!

Девицы-красавицы подняли белые руки, расправили плечи и в один миг сделались белыми лебёдушками, а румяный царевич – серым гусем. Забили они дружно крыльями, разгоготались и улетели через окно шумным косяком в мрачное декабрьское небо. Закрылись створки без посторонней помощи, словно двери в автобусе. Волшебство-о…

Егор с Марксом в две руки, две лапы подняли Иннокентия Ивановича с пола и сунули в уцелевший аквариум. Не дождавшись Гаврюшу, они молча вышли в подъезд, позвонили в дверь под номером три и, не имея понятия, что вообще объяснять, если спросят, стали ждать.

Бабушка, которой трижды предложили бесплатную ёлку и она трижды заявила, что это обман потребителей, открыла дверь и не сказала ни слова. Телефонная охота захватила её целиком, поэтому куда и зачем выходили её внук и её кот, было уже не важно…

За дверью четвёртой квартиры жалобно квакал сосед.

Гаврюша почувствовал себя героем: ему таки свезло расколдовать последнюю царевну. В смысле это он верил, что свезло…

А вот сама царевна, девушка видная, с округлостями, лазоревыми глазами и гордо вздёрнутым носиком, считала себя самой несчастной на свете. Высокая, нарядная, в кокошнике с жемчугами, стояла красна девица на цыпочках и рыдала, боясь взглянуть на кирпичные стены, а тем паче – на улыбчивого Гаврюшу.

Что ж за терем ей достался? Ни дать ни взять – нора крысиная. А спаситель и того хуже – крохотный, чумазый, да ещё вшивый небось?!

– Да чего ты плачешь, глупая? – Домовой плюнул себе на ладошки и пригладил рыжие вихры, типа так красивее.

– Ааааааааааа! Не хочу за тебя замуж! Аааааааааа! Позор-то ка-ко-о-ой!

– Отчего ж позор? Я мужчина о-го-го! – искренне не понял Гаврюша. – Не гляди, что ростом мал. Как говорится, мал, да удал! Я не панельный-подвальный, а натуральный русский домовой!

– Не хочу домового! – Царевна с размаху ударила кулачком по панели, заменяющей стол. – Всё едино, ты нечисть рыжебородая! Принца хочу заморского, горячего! Чтоб меня на руках носил, ревновал страшно и брильянтами осыпал! Мне гадалка обещала-а! А ты… а ты… от горшка два вершка, наступишь и не заметишь, как овдовела-а-а!

Тут дверь подвала распахнулась, и на пороге появился Сахип в оранжевой спецовке.

– Вах! Женьщина мана! – воскликнул он, не видя домового, снял и сгрёб в кулак вязаную шапочку. По лицу его растеклась стыдливая улыбка. – Краси-и-ивый мана!

– Это кто? – всхлипывая, спросила у Гаврюши царевна.

– Принц заморский из суверенного Узбекистана! – с обидой ответил домовой и убежал из подвала несолоно хлебавши. Сердце, конечно, не разбилось, но потребность в женитьбе сама собой отпала лет на двести…

Царевна утёрла слёзки, выпрямила спинку и с надеждой посмотрела на дворника. Тот застенчиво отвёл взгляд и шаркнул сапогом. Кажется, здесь зарождались самые настоящие чувства, а обсыпание бриллиантами это так, это метафора. Кто сказал, что у простого дворника не может быть сказочного счастья…

Бедный Гаврюша вернулся в подъезд злой, как собака, у которой отобрали кость, будку и недогрызенные тапки хозяина. Дверь четвёртой квартиры была прикрыта, но не заперта – там квакала жаба. Домовой заглянул внутрь и уставился на неё.

– А вот тебя я чёй-то не припомню, – задумчиво сказал он.

Больше в квартире не было никого, ни Егора, ни кота, ни семи царевен с королевичем. Уточнить детали было не у кого, поэтому он махнул на всё рукой и решил рискнуть.

– Эх, где наша не пропадала! – выкрикнул он в потолок, схватил и крепко чмокнул новую жабу… на свою голову.

Потому что обернулась она не царевной и не царевичем, а снова тем же Иннокентием Ивановичем. Повисшая пауза вполне могла бы удовлетворить самого Станиславского…

Долго орали друг на друга холостой домовой и хранитель стратегического запаса невест, переходя от взаимных обид и невнятных обвинений к практической потасовке на кулаках. А когда более мелкий Гаврюша кубарем вылетел в подъезд, за дверью под номером четыре победно запирались замки и задвигались засовы. Побитый в честном бою домовой нырнул в свою квартиру, проскочил на кухню, схватил кошачью миску с молоком и залпом выпил для успокоения нервов.

– Никогда ни на ком не женюсь! – громким шёпотом поклялся он. – Чтоб мне опухнуть!

В Москве начинался последний день старого года – тридцать первое декабря, а в семье Красивых – самое обычное утро.

Глаша дрыхла, как суслик, в обнимку со смартфоном, подушкой и почти пустой коробочкой «Рафаэлло». Светлана Васильевна, разогрев вчерашние пирожки и плеснув молока в кошачью миску, уселась перед телевизором ждать, когда привезут ёлку.

Мама и папа Красивые, позавтракав, уехали каждый на свою работу. Да, да, не поверите, именно тридцать первого декабря! У мамы Саши «горел» отчёт (Егор был уверен, что мама ездит помогать пожарным бороться с огнём), а Вал Валыча ждал начальник.

Перевоспитанный Олег Петрович жаждал именно сегодня выдать ему пятикратную премию и подписать приказ на два отпуска – в январе и августе. Директора переполняла доброта. В начале рабочего дня он ждал опоздавших и разносил им кофе или чай, а в конце – пробегал по кабинетам и выгонял всех, кто засиделся. Женщинам вообще вызывал такси до дома за счёт компании.

В начале десятого небритый пожилой кавказец, боясь глядеть на хозяйку, внёс дерево в гостиную, срезал, где нужно, и поставил в крестовину.

– Один минутачка! – вкрадчиво сказал он, сгонял в подъезд, где ждал такой же небритый помощник, взял у того пакет и вернулся в бабушкины владения. – Звизда!

Продавец достал из пакета красную пластмассовую копию кремлёвской звезды, сбросил ботинки, влез на стул и надел украшение на макушку ёлки. Пятясь спиной к выходу, гордый кавказский мужчина заговорил самым кротким тоном, на который был способен:

– Ради Аллаха, женьщина, ни нада мэрия жаловаться! Ни нада налоговая жаловаться! Ни нада потребителя жаловаться! Ползуйся на здаровья! Всё в падарак! Новый год, праздник, добрий нада быть, э?

Светлана Васильевна выслушала мужчину и позволила ему уйти. Никаких обещаний не давала, но и не грозилась больше ничем, уже прогресс.

– Спасибо, дяденьки! – крикнул им на прощанье Егор, но бабушка быстро закрыла входную дверь и повела внука на кухню есть кашу.

Там, думая о кремлёвской звезде, она вдруг вспомнила, что надо бы докупить подарков для своих подружек по прошлой работе, и побежала с «ревизией» в ближайший магазинчик.

Сумрачный Гаврюша восседал на холодильнике, листая старую газету с объявлениями о знакомствах. Внизу, обтирая углы, мечтал о плавленой «Дружбе» бабушкин Маркс.